Плавание от Сандвичевых островов до Новоархангельского порта. — Спуск бота. — Отплытие к Уналашке и в Берингов пролив.
В половине 6-го часа утра, имея свежий ветер от северо-востока, мы увидели на северо-запад остров Атувай и имели оный в виду до вечера. 12-го, в три часа утра, появился над нами в воздухе весьма светлый и большой шар, коего падение было почти вертикально н столь мгновенно, что многие из нашей команды даже не заметили сего метеора.
14-го в широте 30° 18′ 15″ и долготе 197° 22′ 13″ пролетело мимо нас множество морских птичек большими стаями. Судя по полету их, надобно было думать, что хотя они и морские, но не летают далеко от берега. 15-го видели бурных птиц и несколько фаэтонов. Поутру 16-го садился на снасти нашего шлюпа небольшой кулик, вероятно, от усталости. Надобно полагать, что свежим ветром его отнесло далеко от земли, которая должна была в сие время лежать поблизости нас от северо-запада, через север, к северо-востоку. 17-го видели мы еще много других птиц, по полету своему казавшихся береговыми, несколько птиц морских и морскую траву, покрытую разного рода мелкими ракушками. Вообще, в сие вторичное плавание наше к Ситхе, мы встречали почти каждый день великое множество морских животных и растений. Между птицами видели не один раз береговых, и по разным признакам полагали себя поблизости земли.
19-го, в полдень, при маловетрии между севером и востоком «Открытие», державшийся с нами постоянно к северо-западу, вдруг показал курс N010. Это значило, что он не желал продолжать прежнего пути, а намерен был итти в Ситху. Удивясь сей перемене, в то время, когда были признаки близкой земли, мы спросили снова о курсе, и «Открытие» вторично показал NOtO. Поутру 20-го начали находить с дождем шквалы, ветер скрепчал до того, что разорвал у нас фор-брамсель, и началась сильная зыбь от севера. Поутру 23-го стихло, и мы, следуя «Открытию», легли на NО. Продолжали плавание почти постоянно при пасмурной и дождливой погоде. 28-го мы были достигнуты опять свежим ветром, сопровождавшимся порывами и дождем. Волнение было от северо-запада, и оба шлюпа сильно качало. 29-го в 4 ч. пополудни, начали находить шквалы, и барометр чувствительно понижался, что заставило нас спустить брам-реи на низ и взять у марселей три рифа. Между тем, ветер крепчал час от часу более и принудил нас взять последние рифы у марселей, но пока мы сим занимались, грот и фор-марсели, быв весьма слабы и стары, не выдержали и совершенно изорвались, так что мы вместо их привязали новые из второго комплекта запасных парусов. Вскоре за сим, когда шлюп наш оставался только под нижними парусами и штормовыми стакселями, изорвало еще фок. Из первого комплекта парусов у пас оставались только крюйсель и грот и крюйс-брамсель, все прочие были совершенно изорваны.
1 мая сделалось тише, и мы могли отдать у марселей и нижних парусов по рифу. 3-го, в полдень, показались в первый раз айры. В сие время мы находились в обсервованной широте 41° 28′ 32″ N и долготе по хронометрам 205° 33′ 13″ О, имея ближайший берег — гряду Алеутских островов в 1000 милях.
Вечером 7-го мы уже были под брамселями и разлучились с «Открытием» до самой Ситхи. Перед полуднем 11-го числа на N½W показался тремя горками берег, принятый нами за гору Доброй Погоды, отстоявшей в сие время от нас по карте Арровелиста на NО 18° в 132 милях. По сей же карте гора Эчком лежала на NО 80° в 85 милях, но не была видна.
В 2 ч. утра она показалась на NtO¾O, вместе с лежащими вправо от нее горами ситхинского залива, которые, как и первая, были покрыты снегом. 13-го, продолжая итти к заливу, мы заметили опять, что течением нас прижимало к острову Св. Лазаря, что нами уже было испытано осенью прошлого и весной нынешнего года. Через час пополудни мы миновали сей остров и, подход я к островам Виц-Кари, потребовали лоцмана, который вскоре приехал и повел нас Средним фарватером. Тут мы увидели, что маяк был теперь выкрашен белой, а кровля оного красной краской; мельница также была выбелена.
Это, делая их приметными далеко в море, приносило немаловажную услугу судам, шедшим в Ситху. Пройдя островки и заворотив к крепости, мы были салютованы ею и американским бригом 7 выстрелами, на что отвечали: первой из семи же, а последнему из 5 пушек. В 4 ч. мы положили якорь на самом том месте, где в первое наше здесь пребывание стоял шлюп «Открытие». Глубины было под нами 6½ сажен, грунт— ил.
Во время сего нашего перехода от острова Вагу течение действовало в первые дни к северо-западу, до широты 28° 9 ‘ к западу, до широты 31° 32′ более к северу, довольно сильно и постоянно от 7 до 17 миль в сутки; потом было перемежающееся к северо-востоку, юго-востоку, юго-западу, западу и северо-западу, в сутки от 6 до 14 миль, зависев, (как кажется, от ветра и зыби; после от северной широты 37° 7’, до самой Ситхи оно шло постоянно на юго-восток, более к югу, от 8 до 12 миль. Близ берега течение было к северо-западу, более на север, от 9 до 14 миль.
Пришед в Ситху, мы весьма удивились, не видя «Открытия», которому надлежало бы там быть ранее нас по причине лучшего хода. После мы узнали сему причину. Шлюп сей, как и наш, в первый раз сносило к острову Лазаря, отчего ему трудно было вылавировать к югу, тогда как мы, испытавшие каково отдалиться хотя немного на север, держались более к южной стороне входа.
В продолжение нашего плавания к Ситхе от Сандвичевых островов верхняя палуба нашего шлюпа так разошлась, что во многих местах течь оказывалась ручьями, и во время сильной качки в иные каюты проходил свет сквозь щели. Это обстоятельство заставило нас по приходе в Ситху заняться конопачением.
Впрочем, кроме сего, наливания водой, запасения дровами и голиками, набирания до 1500 пудов балласту и перемены некоторых парусов, команда наша не имела никакой работы.
Еще выше упомянул я об оставлении нами в Ситхе одного офицера с несколькими служителями для построения палубного бота к плаванию во льдах. При вторичном нашем приходе в сей порт мы нашли судно сие совершенно готовым к спуску на воду, и потому начальник экспедиции, коего шлюп пришел позже нас тремя днями, именно вечером 16 мая, приступил немедленно к спуску.
Поутру 17-го числа, отслужив на боте в присутствии всех наших офицеров и служителей молебствие, спустили оный на воду. При сем случае крепость и стоявший в порте бриг Северо-Американских Штатов салютовали семью выстрелами, на которые «Открытие» ответствовал двумя менее. При боте строился еще ял, но как оный оказался весьма тяжелым, то начальник экспедиции и приказал одному из плотников нашего шлюпа, искусному строителю финских лодок, сделать одну таковую, что было им исполнено с отличным усердием и успехом. Ботовая мачта также была слишком длинной, почему тотчас по спуске ее укоротили.
Между тем, как мы занимались вышеозначенными работами, нам привезли из миссионерства св. Франциска до 500 пудов пшеницы, которую компания променяла на муку, полагая на умол только два фунта с пуда. На сей раз нашего пребывания в Ситхе собирание балласта не было сопряжено с такой трудностью, как в прошедшую осень, ибо теперь погода стояла хорошая и около берегов не было буруна; ветры дули также тихие и большей частью от берега, иногда бывали и штили.
В замечаниях моих о прошлогоднем пребывании нашего шлюпа в Ситхе я говорил, что на все товары, привезенные на компанейском судне «Бородино», было положено 50 процентов. Теперь мы узнали, что сие изменилось, ибо когда Хлебников, управлявший Новоархангельской конторой и в то время бывший в отсутствии, возвратился в Ситху, то как человек сведущий хорошо в торговых расчетах, снял с означенных товаров; несколько процентов, так что только на самые роскошные из них оставил от 30 до 50, а на прочие, составлявшие необходимые предметы житейских потребностей, наложил не более 30 процентов.
Посетив вторично Ситху, мы нашли, что многие товары, особенно холсты, весьма подешевели, и были, уверены, что при сведениях и деятельности Муравьева и Хлебникова наши североамериканские колонии не замедлят притти в скором времени в цветущее положение.
Между прочим, назначение наград отличившимся промышленникам и отрешение тех из них, кои окажутся нехорошего поведения, были верной в сем порукой.
Мы заметили с удовольствием, что участь креолов попечением Муравьева весьма облегчилась. Они начали получать пищу, одежду и прочие надобности, и офицер сей сделал компании предложение касательно их воспитания, содержания и определения к должностям. Малолетние креолы, ходившие при нас в школу, были уже весьма хорошо одеты — в тиковые фуфайки и брюки, а для зимы хотели им шить суконные.
Муравьев обратил особенное внимание па то, чтобы каждый из подчиненных ему заботился о своей пользе, не терпел бы голоду и не задалживался компании. Для сего он предложил судовым служителям весьма достаточную провизию и по 5 чарок рому в месяц на человека, назначив сверх сего отпускать оного командиру судна в запас для употребления по его рассмотрению в сырые и ненастные погоды.
Перед нами отправлена была в проливы для бобрового промысла партия из ста байдар под прикрытием двух парусных судов, сильно вооруженных. Это распоряжение заставило надеяться, что колоши не отважатся сделать на сей раз нападение, а посему и ловля могла быть удачнее и богаче. При сей посылке только те из алеутов получили одежду в счет будущего промысла, которые совершенно ничего на себе не имели. Плата назначена была по возвращении с лова, и алеут не мог уже думать, что компания оставит его без оной. Одним словом, распоряжения Муравьева были таковы, что когда, отправляя сию последнюю партию, он объявил, что желающие не ехать на промыслы могут возвратиться на родину, то не нашлось ни одного такового. Впрочем, для компании было бы очень невыгодно, если бы все алеуты отказались от поездки на промысел, тогда она осталась бы совершенно без бобров.
К сожалению, алеуты, проездив все лето за промыслом, не могут иметь у себя огородов, правда, что этим могли бы заниматься их жены, но как они для сего слишком ленивы, любя сидеть поджав ноги, то и бывает, что несчастные сии терпят зимой жестокий голод. Хотя компания и имеет свои огороды, где родится всякая овощь, но как количество оной весьма недостаточно для всего ситхинского населения, то, по моему мнению, должно было бы непременно приучать алеуток к возделыванию огородов в отсутствие их мужей. Поощрять же их и оказывать им пособие — дело и долг компании. Впрочем, должно ли удивляться сей беспечности алеутского народа, когда сами русские, живущие в Ситхе, мало помышляют о сем предмете, имея к тому все способы. Хотя, правда, они и имеют огороды, но садят в оные столько, чтобы не быть только в нужде зимой.
К числу полезных нововведений Муравьева принадлежит еще и то, что только хорошего поведения люди могут получать ром, прочим он запретил отпускать оный даже за деньги. В Ситхе промышленники в такой степени пристрастны к рому, что им нельзя ничем иным сделать лучшего подарка, лучшего вознаграждения за услугу как сим напитком, который, если они не употребляют сами, то продают дорогой ценой пьянице, каких в Ситхе весьма много и почти исключительно из старых промышленников.
Теперь перейдем к ситхинскому строению Адмиралтейство Новоархангельского порта таково, что лучшего желать ненадобно, и при нас оно было снабжено отличными мастеровыми, из которых иные даже отливали для судов медные петли. Зато и капитан-лейтенант Муравьев умел награждать сей класс людей, весьма драгоценный для Ситхи. С их помощью строился в нашу бытность деревянный дом правителя колоний, перестроен был маяк и запасался лес для госпитали, после которого намеревались приступить к крепостному строению и магазейну*.
Колоши, видя такую деятельность в крепости, кажется, примечали, что наступило время, когда они уже не могли вредить русским и потому старались сдружиться с ними. При нас несколько человек сего народа жили около крепости в величайшем согласии с ее обитателями. Они выпросили позволение поселиться в сем месте на зиму для ловли рыбы, и Муравьев, дав на сне свое согласие, объявил в то же время, что если они осмелятся воровать, то будут немедленно выгнаны, если же бы они покусились на убийство, то все их селение будет разорено и сами они взяты в плен. Такие угрозы были действительны: колоши прожили около крепости всю зиму спокойно и мирно, а летом, за исключением немногих, отправились на промыслы. После сведений, которые сообщил нам о колошах Лисянский, было бы излишним распространяться в описании их нравов, образа жизни и т. п. Скажу только о весьма странном обыкновении их подпиливать у себя зубы, как верхние, так и нижние. Мы видели это у десяти человек, однако только у одних мужчин; у женщин и у детей мы сего не заметили.
Что касается до торговли нашей Американской компании с колошами, то оная весьма незначительна, да и сим последним нет выгоды продавать в оную свои меха, за которые американцы платят им дороже и к тому же ружьями, порохом и пулями. Бриг Американских Штатов «Араб», вместе с нами стоявший в Ситхе, пришел в сей порт от Вагу, где не застал нас двумя днями. Капитан оного Мик рассказывал, что привез на сей остров из Америки миссионеров и от их общества 50 тысяч пиастров на разное употребление и что сандвичанский король дозволил Бингаму построить по европейскому образцу дом, но с условием, чтобы миссионеры при оставлении его владений взяли и оный с собой.
В то время, как мы готовились проститься с Ситхой, колоши разнесли слух, что к югу, в проливах, одноземцы их разграбили американское судно и в доказательство предлагали в продажу разные полученные ими вещи, между прочим, и секстан, который американцы верно не стали бы продавать диким. Капитан Мик, опасаясь, не случилось ли сего несчастья с бригом «Педлером» (Pedler), долженствовавшим около сего времени прибыть к. сим местам и на котором находился родной брат его, клялся жестоко отомстить грабителям, если бы опасение его сбылось.
Хотя ход рыбы в сем краю бывает обыкновенно в; начале лета, но в сей раз, против обыкновения, она еще не являлась. Долго доискивались сему причины и, наконец, поймали одну из водяных змей, которые, по уверению нашего натуралиста, водятся только в теплых местах и отдаляют от себя рыбу. Ловя впоследствии множество сих гадов и видя их иногда несчетное число на поверхности воды, мы заключили, что в сем году у ситхинских берегов не будет рыбы, — обстоятельство гибельное для сего места, где животные сии составляют то же, что хлеб в России.
Однако, к общему утешению пойман был палтус, в желудке которого нашли змею из рода упоминаемых здесь. Доказательство, что они не опасны для палтусов.
В пятнадцатидневное наше пребывание в Ситхе 6 дней шел дождь, 5 было пасмурных и только 4 ясных, в которые мы могли взять соответствующие высоты солнца для поверки наших хронометров. Хотя в нюне и июле погоды бывают здесь лучше, но все-таки ситхинский климат принадлежит к числу дурных, и нельзя надеяться, чтобы можно было сеять там хлеб, как пишет Лисянский и как я упоминал выше. Что же до ветров, то большей частью стояли штили и маловетрие, бывшее сначала между югом и востоком, а после между севером и западом. В сем последнем случае была ясная погода. Перед наступлением северного ветра барометр возвышался, а перед южным понижался, причем самое высокое его стояние было в ясное время 30 дм, 13 и самое низкое 29 дм, 6, при маловетрии между севером и западом и тихом восточном ветре термометр не подымался выше 65° и не опускался ниже 57°.
27 мая капитан-лейтенант Муравьев, видя все наши надобности удовлетворенными, простился с нами и отправился на компанейском бриге «Головнине» для обозрения вверенных ему колоний; шлюпы же, совершенно готовые выйти в море, ожидали только приказания на сие начальника экспедиции. Через день последовало и оное.
29-го, в 5 часов утра пушечным выстрелом со шлюпа «Открытие» потребовали лоцмана и гребные суда на случай буксира. Вскоре приехал на наш шлюп лоцман Лещинский. Суда для буксира были также присланы, и мы, снявшись с якоря, в 7 ч. при ровном ветре от северо-северо-запада, пошли мимо крепости в средний фарватер. «Открытие» оставался еще на якоре.
Проходя мимо крепости, мы получили от нее салют из семи выстрелов, на который сначала не отвечали, полагая, что «Открытие» следовал за нами, но, не слыша с оного ни одного выстрела, салютовали в нашу очередь также из семи пушек, однако уже в то время, когда почти вышли из пролива. Обогнув островок Стоповой, нам было весьма трудно держать по фарватеру, почему мы послали вперед для буксира гребные суда; три свои и одно компанейское, при помощи коих и отлива, действовавшего с подветренной стороны шлюпа, вышли благополучно в 9 ч. в море. Тогда мы оставили буксир и пошли правым галсом. В 11½ ч. снялся и «Открытие», быв несколько времени буксируемым палубным ботом. Вскоре после полудня он показал курс SWtW и назначил местом соединения Уналашку.
В самом начале сего плавания мы заметили, что шлюп наш шел теперь хуже, нежели от островов Сандвичевых. Приписывая сие прибавке 1600 пудов балласта и имея 3 дюйма диференту на нос (форштевень был 14 футов и 6 дюймов, ахтерштевень 14 футов 3 дюйма) мы перевезли с бака на корму четыре пушки, надеясь, что от брания дров, воды и всей провизии с носу шлюп облегчится еще более. В 9 ч. Вечера гора Эчком скрылась за пасмурностью.
Начав сие плавание, как я упомянул выше, при западо-северо-западном ветре, мы на другой же день по выходе из Ситхи потеряли из виду «Открытие», закрывшийся мрачностью при сильном и продолжительном дожде. Это случилось почти в полдень 31 мая, и мы не прежде 2 июня увидели опять сей шлюп, имевший у себя палубный бот на буксире. 3-го вечером пролетела мимо нас небольшая птичка из роду куликов, а 4-го мы едва не разлучились вторично с «Открытием». Ветер дул от севера, началась мокрота, и сделался густой туман. Сие нас несколько удивило, ибо прежде мы заметили, что в Северном полушарии при северных ветрах бывали ясные дни, а при южных пасмурные. Сего числа, около полуночи, проливной дождь перестал и по временам накрапывал самый редкий. Около полудня мы видели урилей, которые, кажется, не отлетают далеко от берега, а в полдень ближайшая к нам земля (островок, названный на карте Кука, Чирикова) была от нас в 120 милях к северо-западу. Между китами, бросавшими из себя фонтаны, мы заметили одного кашалота, а вечером 5-го видели опять урилей и морских птиц. 6-го около полуночи снова пошел дождь, настала самая неприятная погода, и мы только в полдень
12-го могли кое-как взять высоты солнца для определения долготы по хронометрам. В сие время мы находились почти прямо к северу, в 15 милях от земли, виденной в 1790 году Сарычевым, и с такого расстояния при бывшей тогда погоде могли бы ее видеть, если бы оная действительно существовала, или, по крайней мере, была точно в сем месте.
12-го ветер дул свежий от юго-запада, день был довольно ясный, только изредка находили дождевые тучи, цвет воды казался зеленоватым, и мы уже двое суток не видели ни одной птицы. В 4 ч. вечера ветер начал свежеть, пошел дождь, и мы, лежа на W, по счислению нашему шли почти прямо в пролив между Уналашкой и Уналгой. В 5-ом ч. Утра курс вел нас прямо на островок Угамок, но оный за пасмурностью не был виден. В 8 ч. усмотрели мы сквозь туман на WSW берег, который почли за Уналашку, но вскоре занесло и оный, и только местами, вправо и влево перед носом шлюпа, мелькал утесистый берег, коего вид заставил нас полагать себя вправе от Унимакского пролива, но показавшиеся вскоре острова — Уналашка и Уналга — были верным доказательством, что мы находились почти против пролива между Акуна и Акутана, и что Унимакский пролив оставался от нас вправо. К полудню, когда туман рассеялся, мы легли на О, желая обойти мыс острова Кигалги, а в самый полдень были весьма близки к острову Аватоноку. В час пополудни подул ветер от WtS с такой крепостью, что принудил нас взять по два рифа у марселей. Обойдя о-в Кигалгу, мы стали придерживаться более к северу, дабы не удалиться от Угамока, причем «Открытие» держал нам в кильватер, а в 6 ч. оба шлюпа вошли в. Унимакский пролив, где начали вместе лавировать, что продолжалось до 15.
В ночь на сие число сделался сильный туман, и когда оный вскоре после полудня прочистился, то мы потеряли из виду «Открытие», несмотря, что в сие время горизонт наш простирался на 10 верст во все стороны. Полагая, что шлюп сей опасался лавировать в проливе ночью, особенно при тумане, мы оставались спокойными и, продолжая лавировку, весьма хорошо оставались в проливе до самого утра, при наступлении коего начали приближаться к Уналашке. Как в сей день, так и в предшествовавший ему, мы заметили, что течение было весьма сильное от северо-востока, ибо руль нашего шлюпа ходил под ветром, чего до сего времени никогда еще у нас не случалось. Погода была сырая, туман то находил, то опять прочищался, и однажды показалась на NО 69° вершина Унимакской сопки. Берега Акуна также бывали видимы, но только тогда, как мы к ним приближались.
16-го мы провели попрежнему в скучном лавировании к Уналашке, причем около нас летали во множестве айры, урилы и другие птицы, между которыми мы заметили одного ястреба. Также проносило мимо нас немалое количество морской капусты. Пасмурность и туман продолжались, но скука, которую мы испытывали, вознаграждалась тем, что в 7 ч. вечера 17-го числа мы увидели «Открытие», бывший у нас далеко под ветром и также лавировавший.
С полуночи сделался штиль, в продолжение которого точение снесло наш шлюп весьма много к западу. После ветер начал задувать от юго-востока и, постепенно усиливаясь, к полудню 19-го скрепчал до того, что изорвал у нас крюйсель, который однакоже мы скоро починили и снова поставили. После полудня ветер, стихая, стал отходить к югу, и мы прибавили парусов, по поутру перешел к западу.
В полночь мы легли прямо ко входу в Капитанскую гавань, и хотя берег был близок, но за туманом часто скрывался, наконец в 10 ч. утра открылся явственно перед нами в 2-х милях. Увидев себя так близко от земли, мы поспешили привести к ветру и едва успели сие сделать, как очутились почти у самого острова, лежащего при Веселовском селении. Пользуясь попутным ветром, мы легли прямо в гавань, имея «Открытие» далеко от нас к северу и в направлении от берега, все еще заслоненного туманом.
Определив свое место весьма хорошо, мы могли идти в самый проход без опасения, а чтобы и «Открытие», спустясь, последовал за нами, выпалено было от нас из двух пушек, однако он не изменил своего положения и остался на прежнем курсе.
В полдень показались весьма явственно берега Константиновской бухты и Амакнака, и, мы, быв в самом входе, при попутном ветре легли прямо в гавань к селению Иллюлюк, куда пришли через два часа и положили якорь на глубину 14½ сажен, грунт — ил. Когда мы проходили остров Амакнак, берега начали очищаться от тумана, ветер отошел к северу, и мы увидели, что «Открытие» спустился за нами.
При подходе нашем к селению Иллюлюк нам салютовали с оного из 7 пушек, на что и шлюп отвечал равным числом, обстоя при положении якоря в грузу: ахтер-штевень 14 футов 4 дюйма, форштевень 13 футов 8 дюймов, диференту 3 дюйма. В 2½ ч. прибыл «Открытие» и стал подле нас на якорь. Бот же прошел к селению и остановился между оным и каменьями. Нужды нашего шлюпа состояли только в воде и в перемене фор-салинга, «Открытие» также не требовал большей работы, и потому начальник экспедиции положил пробыть в Уналашке не более четырех дней.
Запасшись водой и исправясь починкой в течение двух суток, мы употребили остальное время на собирание конского щaвeля, коим наполнили 4 бочки и заквасили по примеру прошлого года. Странно, что наши единоземцы, живущие на Уналашке, так сказать, презирают сие полезное растение, летом мало употребляя оный в пищу, а зимой и вовсе не запасая. Конечно, это происходит от предубеждения к названию — конский щавель, но главной причиной сего я полагаю леность. Алеуты в летнее время очень охотно питаются сей зеленью, но на зиму не запасаются ею по неумению и по неимению нужной для сего посуды. Русским надлежало бы научить их сему, но они сами не имеют о сем понятия.
Сверх сего запаса капитан Васильев взял от компании на поход две штуки скота, весом по 6 пудов, для служителей обоих шлюпов, которые во все время стояния в Капитанской гавани получали для завтрака от Уналашкинского правителя двух родов рыбу; треску и горбушу.
От Крюкова мы узнали, что зима сего года на Уналашке была весьма теплая, с февраля же по наш приход стояло холодное время, и ветры дули почти постоянно из северной четверти.
25-го, перед отправлением нашим в море, Васильев распределил, кому из офицеров и чиновников чем заняться в предстоявшее плавание, приняв на себя описание отмелей и берегов от Бристольской бухты до Нортонова зунда, откуда намеревался итти в Ледовитое море, искать прохода около американского берега, для чего и боту назначил итти с собой. Нам было предписано отыскать, существуют ли острова: Андерсон, Преображение и виденный лейтенантом Синдом к северу от острова Св. Матвея, определить северную оконечность сего последнего и островка, лежащего от него к северо-западу, и окончить опись острова Св. Лаврентия. На все сие представлялось нам время до 6 июля, в который день мы должны были пройти Берингов пролив и искать свободного прохода около берега Азии, которому также надлежало сделать опись. Распределись таким образом в занятиях, мы совершенно изготовились к оставлению Уналашки и сего же числа (25-го) в 4 ч., при тихом юго-восточном ветре, вместе с «Открытием» и ботом снялись с якоря, взяв курс WNW прямо к о-ву Преображения. Шлюпы держались в виду один у другого до полудня, но в сие время за дождем и пасмурностью «Открытие» скрылся. Ветер отошел к востоко-юго-востоку, барометр показывал 29 дм 8, термометр 50°+ и мы, неся всевозможные паруса, скоро потеряли Уналашку из виду.
После ветер начал заходить к северу и северо-востоку и в 9 ч. утра дул весьма свежо от северо-северо-востока. Плавание наше располагали мы по карте, данной нам Адмиралтейским Департаментом, как вернейшей из всех у нас бывших.
В полдень по сей карте остров Св. Георгия находился от нас на NW 7° в 52 милях, ветер дул прежний, небо было покрыто облаками, беспрерывно шел мелкий дождь, и мы видели множество айр, чаек, альбатросов и других морских птиц. К вечеру стало несколько тише и чище, и дождь перестал.
В следующий день мы уже не видели ни одной птицы, и морская вода, бывшая при выходе нашем из Уналашки буро-зеленой, постепенно изменяясь в цвете, сделалась к сему числу темносиней, доказательство, что глубина пошла более, почему мы и не бросали лота. Ветер был попрежнему северный, часто ложился туман, и солнце проглядывало весьма редко. Так встретили мы и 29-е июня, в полдень которого имели о-в Преображение на NО 45° в 54½ милях. Вода приняла опять зеленоватый цвет, почему мы бросили лот на 70 сажен, но не достали дна. С полуночи настала самая неприятная погода, густой туман и слякоть, но вскоре барометр, начав подниматься, предвещал ясное время, что было для нас необходимо для исследования о-ва Преображения, в случае его существования. В самом деле, с полудня 30-го туман начал спадать, и появились птицы, большей частью чайки.
1-го июля после полудня, при слабом ветре от северо- запада и при сиянии солнца, мы лежали на остров Преображение, долженствовавший находиться от нас на NО 49° в 33 милях. В 10 ч. вечера, когда оный был от нас в 6½ милях, мы все еще не видели его, хотя зрение наше простиралось на 10 миль вокруг. Бросили лот на 100 сажен, дна не достали. За полчаса до полуночи мы были в широте 58°48’N и долготе 184°24’О, на том самом месте, где надлежало бы быть искомому острову, но не было и признаков близкой земли. Итак, мы заключили, что если оный действительно существует, то далеко от того места, где был показан на карте. Что бы искать его, надлежало пройти несколько миль к востоку и северо-западу, чего нам время не позволяло, ибо обязанные предписанием поспеть в Берингов пролив к 7-му числу сего месяца, мы еще должны были, как выше сказано, осмотреть на пути к оному разные места и потому решились не останавливаться исканием о-ва Преображения и плыть к о-ву Св. Матвея, чтобы увидеть остров, примеченный лейтенантом Синдом, от сего последнего в 70 милях. Хотя погода и была пасмурна, однако мы могли видеть вокруг себя миль на десять. Айры, чайки и еще маленькие птички, вроде морских ласточек, показывались в большом количестве, но топорков было немного.
В полдень, когда мы находились по карте Адмиралтейского Департамента от южной оконечности о-ва Св. Матвея на SW 60° в 90½ миль, горизонт наш простирался опять на 10 миль в окружности, но опять не было и признаков близкой земли.
В 3 ч. мы были в 70 милях от мыса Upright на юго-запад и, следовательно, могли бы усмотреть остров, виденный Синдом, если бы оный существовал в самом деле, или, по крайней мере, около сего места, но и теперь все было чисто перед нами во все стороны.
По пути Сарычева от губы Св. Лаврентия в Уналашку, положенному на карте сего адмирала, видно, что плавание его было близко того места, где Синд нашел остров, почему и ему можно было бы оный видеть, но самая глубина, означенная Сарычевым, показывает, что тут нельзя быть острову, ибо к о-ву Св. Матвея глубина уменьшается, а от оного по мере расстояния увеличивается.
В 8 ч. вечера, находясь от островка Пинакл на SW 21° в 17 милях, мы легли на NNW прямо к северной оконечности Св. Матвея и должны были пройти весьма близко означенный островок. Пролежав час на сем румбе, были от островка сего в 8 милях, но за нашедшей пасмурностью его не видели. Между тем ветер крепчал, и ночное время не позволяло приближаться к острову, да и при сей пасмурности мы не могли бы определить положения северной его оконечности. С такой погодой нельзя было ожидать успеха и на другой день, а пролежав в дрейфе до утра, мы бы потеряли только время и попутный ветер, почему, не упуская времени в 9 ч. вечера решились оставить остров Св. Матвея и идти к острову Андерсона и далее, чтобы выполнить предписание, по которому еще много оставалось сделать, а времени было мало, и взяли курс на ONO½O вдоль острова, к южной его оконечности.
В 4 ч. пополуночи показался в тумане берег почему из предосторожности мы легли с NNO на NО, хотя по счислению и были от него милях в 20, но, пролежа полтора часа сим румбом, поворотили опять на прежний румб. Погода в сие время стояла пасмурная, туманная, и скоро пошел дождь.
Ночью 3 июля видели чаек, топорков и урилов, последних еще в первый раз после Уналашки; также пронесло мимо дерево.
В 9 ч. утра, при ясном небе и весьма чистом горизонте, по счислению мы находились от острова Андерсона по правому компасу на SO 13° в 8 милях, но его не видели, почему легли в бейдевинд на NWtW, каковым курсом должны были пройти сей остров не далее трех миль к западу. Перед полднем, действительно, мы увидели берег по компасу на SOtO, местами покрытый снегом и отстоявший от нас далеко. Тогда по счислению нашему мы были от американского берега по сему румбу не ближе 180 или 200 миль, но берег, казалось, отстоял не далее 70 миль. Не зная еще хорошо своего места, мы дожидались полудня, чтобы, определяя по обсервации широту и долготу, могли судить о виденном береге. По определению полуденного пункта (широта 62° 32′ 18″ N, долгота 193° 11′ 32″ О) обсервацией остров Андерсона должен был находиться от оного в сие время на NW 30°, в 37 милях, но все еще не показывался, хотя кругом горизонт был весьма чист; виденный же берег простирался от SOtO до ОSО ½ О и состоял из множества покрытых снегом гор, коих вершины скрывались в облаках.
Антретное расстояние до берега мы полагали не более 70 миль, а может быть и не менее, как некоторые из офицеров думали. Отмелый берег Америки, заключающийся между мысами Стефенсона и Невенгама, не был виден Куком, по причине далеко в море простирающейся мели, мы же, имея глубину 14 сажен, видели берег. В таком случае мы должны были заключить, что берег сей был или американский, между означенными мысами так далеко к западу выдавшийся, или новый остров. Как бы ни было, но все оный никем еще видим не был, почему мы решились пожертвовать несколькими часами, чтобы, подойдя к нему ближе, определить точнее его положение, к тому же и ветер был противный для плавания к островам Андерсона или Св. Лаврентия. Итак, мы, спустясь на SOtO, поставили все паруса, лот бросали через каждые полчаса, и глубина шла 15, 15, 15, 15, 14½, 13, 11, 6,5 и 5½ сажен, грунт — серый песок с ракушкой. Когда мы после полудня с последней глубины подошли к берегу на 15 миль, то оный казался таковым же, как был и в полдень, только явственнее; горизонт был чист, но как мы видели невозможность приближаться к берегу, а дальнейшее исследование отняло бы у нас много времени, при том мы знали, что «Открытие» должен был находиться близ сего берега и, следовательно, видеть оный, то оставили его и направили плавание через остров Андерсона к острову Св. Лаврентия. При отходе от берега глубина увеличилась; вскоре от юго-востока начал находить туман, которым закрыло берег, и сделался штиль. В 2 ч. утра подул ветерок от NOtN.
5-го в 6 ч. утра показался берег на OtS, почему мы полагали, что нас несло к югу, если сей берег был тот же, который видели вчера. А как мы вчера же заметили, что нас тащило к северу, то земля сия долженствовала быть новой, или туман нам показывался таковой, что в здешнем море нередко случается.
Поутру ветер скрепчал и принудил нас взять рифы у марселей и у нижних парусов; вскоре после полудня вдруг стих, но через полчаса задул с прежней жестокостью, однако, вечером стихло. С полуночи мы видели к востоко-северо-востоку остров Св. Лаврентия, но оный вскоре закрылся.
Нам предписано было сего числа пройти Берингов пролив, но как противный ветер, начавшийся еще 4 числа, не позволял нам итти к северу, то теперь мы уже должны были оставить опись о-ва Св. Лаврентия, зайдя на самое короткое время в губу сего имени для отобрания от чукочь сведений для предстоявшей экспедиции к северу.
В 8 ч. утра погода стояла прекраснейшая, какая бывает редко в сем месте и коей мы воспользовались, чтобы вынести служительские койки и платье для проветривания наверх.
В полдень 7-го имели мы прекрасное наблюдение полуденной высоты, по коей широта обсервации 62° 30’42» N, долгота по хронометру 188°3’27″О, течение на SW 37°43’14¼ миль в сутки, барометр показывал 30 дм 02, термометр 47°t. Тогда юго-западный мыс острова Св. Лаврентия отстоял от нас на NО 5° в 54 милях.
Ветер дул тихий от западо-северо-запада, но с полуночи сделалось маловетрие. Мы ясно видели на NtO несколько холмов острова Св. Лаврентия и, хотя поутру горизонт покрылся туманом, однако вскоре сделалась наипрекраснейшая погода, и мы вынесли наверх служительские койки. Ночью море было спокойно, и мы опять видели холмы острова Св. Лаврентия к NtO, но в 8 часов нашел снова густой туман. Ветерок весьма тихий отошел к северо-западу и к полудню заштилело.
В полдень глубина 28 сажен, грунт — песок с илом, и туман заменился опять прекраснейшей погодой. С полуночи дул самый тихий брамсельный ветер от WSW и светлость луны была во всем блеске, но в 3 ч. утра нашел густой туман, почему мы поворотили от острова, отстоявшего от нас на NО 8° в 9 милях. К полудню 9-го стало прочищаться, и в полдень мы имели прекраснейшую обсервацию; широта 63°9’39″N, долгота по хрон. 187°59’12» О, течение на NО 43°7′ 3 ¼ мили. Течение к северо-западу приметили мы еще в первый раз по оставлении Уналашки и гораздо позже, нежели в 1820 году. А как тогда ветры стояли по большей части южные, ныне же дули северные и на берегу острова Св. Лаврентия менее было снегу против нынешнего, то мы и заключили, что в сем году лето начнется позже прошлогоднего и что мы не поздно пошли к северу.
В 2½ часа ветер начал отходить к югу, и остров Св. Лаврентия открылся так явственно и близко, что мы могли приступить к описи западной его части. В 5 ч. Пополудни показались 10 лодок или байдар, шедшие к нам от юго-западного мыса. Спеша в Берингов пролив, мы не хотели терять времени и для того не убавляли парусов, но как ходу у шлюпа было мало, то дикие скоро нас догнали. Подъезжая к нам, они остановились и не прежде пристали к борту, как по приглашении словом «тарома» или «таггома», что на их языке значит «здравствуй» и «прощай». Мы твердили также слово «анаймах» («друг») и «амаут» («приставай» или «поди сюда»). Когда дикари пристали к борту, то капитан велел бывшему у нас переводчику чукотского языка спросить, кто из них старшина. Они очень хорошо поняли сей вопрос, и один пожилой человек, положа руку себе на голову, показывал сим, что он старшина. Тогда Шишмарев приказал дать ему табаку, за что тот давал ему трех маленьких убитых птичек. Переводчик изъяснял, что табак получал он не за птиц, а в знак дружбы, и просил, чтобы они продали нам несколько из своих орудий, но казалось, что старшина не понял сего объяснения за большим шумом диких, предлагавших свои вещи в продажу, или хотел, как и его товарищи, сбыть прежде худший товар. Мы, было, послали матроса к их лодке для показания чего мы хотели, но едва сей посланный приблизился к оной, как все дикари без изъятия о т валили прочь. Шишмарев велел переводчику растолковать им, чтобы они нас не боялись, что мы им друзья и дадим им табаку.
Дикие все слушали и понимали, особенно последнее, очень им нравившееся, но говорили, что опасались нашего шлюпа, который при большом своем ходе мог увезти их весьма далеко. Чтобы успокоить их на сей счет, мы убавили парусов, и они тотчас же пристали к нашему борту, предлагая каждый свои вещи на мену и прося табаку, отчего произошел страшный шум. Дикари, заботясь только о том, как бы продать скорее свои вещи, не обращали на наши слова, или лучше нашего переводчика, ни малейшего внимания, и сколько мы ни старались убедить их взойти на самый шлюп, все было тщетно, так что капитан Шишмарев, потеряв всю надежду завести с ними разговор, предоставил на волю каждого из нас выменивать у них вещи. Островитяне предлагали сначала в продажу моржовые клыки и зубы, и разные мелочные изделия из кости сего животного, потом дело дошло до птиц, как то: айр и морских голубей и, наконец, до употребляемого ими оружия. Наши безделицы все им нравились, в особенности, табак, драгоценный для них в такой степени, что, когда самый малый листок оного падал в воду, они кидались за ним, стараясь его поймать.
Жители острова Св. Лаврентия росту среднего, волосы имеют черные, на верху головы, остриженные плотно, но вокруг оставленные длинными, наподобие венка; лица несколько плосковатые, с немного выдающимися вперед скулами, нос короткий, глаза малые и продолговатые. Вот общие приметы сих дикарей. Женщины весьма похожи на мужчин, только несколько нежнее их на лицо, менее ростом и накалывают прямые черты в одни и в два ряда от нижней губы вниз по бороде, иные делают сие поперек и вдоль носа и подобным же образом делают овальные фигуры на щеках, причем все почти носят в ушах европейский бисер. Мужчины же не имеют ни одного из сих украшений. Вообще же оба пола сего народа видом похожи на американцев, живущих при Беринговом проливе. Одежда их состоит из птичьих парок, сверх которых надеваются камлейки, панталоны из тюленьих кож и торбасы, выделываемые из кож разных животных. Из посещавших нас некоторые, только весьма немногие, имели на себе оленьи парки, из чего мы заключили, что они сами оленей не имеют, а покупают парки из кож сего зверя у чукочь. Байдары их такие же, как у прочих народов, населяющих берега Берингова пролива; оружие же состоит из луков и стрел, а также копий деревянных с костяным острием на конце.
Бывшие у нас дикари променяли нам множество птиц, так что оных достало команде на весь день вместо солонины, и суп, сваренный с ними, весьма вкусен и питателен. Около 8 ч. вечера островитяне, посетившие нас в числе около 80 человек, променяв почти все свои вещи, нас оставили, а мы, наполнив паруса, легли к губе Св. Лаврентия.
Из мысов острова сего, именно, юго-западный высок, крут и местами утесист. Над ним лежат несколько плоских гор, из которых самая восточная имеет покатость к востоку же, и часть острова, начинающегося от нее, кажется, издали четырьмя соединенными между собой островами.
Северный мыс западной стороны так же высок, крут, и утесист, и как по обе его стороны, к югу, идет низменный берег, то с дальнего расстояния, открывается плоским высоким островом. По всему пространству сей части острова, между упоминаемыми здесь мысами, находится возвышение, коего отлогость простирается до самого моря и посредине которой стоят два кекура. Бывшие у нас дикари приезжали из селения, находившегося на юго-западном мысу острова.
Между тем, как продолжалась наша опись, небо оделось облаками, горизонт покрылся мрачными тучами, пошел дождь, и мы за произведенной сим пасмурностью в 1 ч. 5м. пополуночи принуждены были прекратить опись. В сие время глубины было под нами 20 сажен, далее к северу 23 сажени, а в 5 ч., когда сквозь редевший туман мы увидели несколько севернее Чукотского носа азиатский берег, отстоявший от нас в 20 милях, она делалась постепенно глубже, и мы 30 саженями не доставали дна.
Беспрерывный проливной дождь перестал только в: 6 ч. утра. Тогда сквозь оставшуюся еще пасмурность показался берег, заключающийся между губами Св. Лаврентия и Мечигменской, а вскоре открылся к NWt½W и северный берег первой из оных, где мы увидели около северного ее мыса во множестве куски льда, но в прочих местах было чисто. Глубина под нами шла 10, 14 и 19 сажен.
С полуночи настал штиль, над берегом и по горизонту лежал туман, местами виден был берег, и нас приметно тащило течением в губу, но в час опять начало выносить из оной, и мы положили якорь на глубине 22 сажен; грунт — черный вязкий ил. Таким образом, простояли мы за штилем до 7 ч. утра. В сие время сделался ветерок от востоко-юго-востока, лед начало нести в губу, и мы увидели сухую банку, находящуюся в губе Св. Лаврентия на NWtN в 3-х или 4-х милях, почему тотчас снялись и пошли на оную. Обогнув ее и сделав 3 галса к берегу, в самый полдень положили якорь на глубине 8 сажен, грунт — ил, в расстоянии от селения Сиделых Чукочь ¾ мили.
Погода была прекраснейшая, при маловетрии между югом и востоком. Берег еще во многих местах был покрыт снегом, особенно по вершинам высоких гор, и течением носило лед в малый пролив между сухой банкой и северным берегом губы Св. Лаврентия.
Предписанием начальника экспедиции назначено нам было пройти в Берингов пролив еще 6 июля, но противные ветры и штили задержали нас по сие время. Теперь мы могли бы итти прямо в оный, но, исполняя то же предписание, должны были зайти в губу Св. Лаврентия для собрания сведений, которыми можно бы было руководствоваться в предстоявшем пути. Притом же по раннему льду можно было судить, что плавание в больших широтах еще не было свободно от льда, который дувшие теперь северные ветры, вероятно, прижали к азиатскому берегу, отчего воздух был весьма холоден. Вот причины, по которым мы зашли сюда, с тем, однакож, чтобы, расспрося чукочь, немедленно сняться и поспешить в Берингов пролив.
Едва положили мы якорь, как чукчи тотчас нас посетили и без околичности, по приглашению нашему, входили на шлюп, причем лучше понимали бывшего у нас переводчика их языка, нежели алеута, говорившего по-кадьякски и угалахмутски, почему думать можно, что жители острова Св. Лаврентия перешли из Америки, а не из Азии. Зная склонность сих диких к воровству соблазнительных и пенных для них вещей, мы ставили часовых, так сказать, на каждом шагу, но за всем тем чукчи сломали у нас две пушечные свинцовые покрышки. Одна из сих покражей не была усмотрена, но когда часовые наши заметили другую, то, побранив сделавшего оную, согнали его со шлюпа и более на оный не пускали. Когда мы говорили о сем старшинам, то они, казалось, только жалели о неудаче вора. Впрочем, чукчи обходились с нами весьма дружно и орудия свои не иначе вынимали из байдар, как для промена, в котором поступали честно. Кажется, что они более всего надеятся на ножи, которых имеют при себе всегда по два или по три; один за рукавом, другой в штанах сбоку, а третий большой за спиной, под паркой, но сей, последний, мы видели не у многих, хотя каждый непременно его имеет. Такое поведение служит доказательством, что чукчи, приезжая к нам, не имели худых намерений и были уверены в нашем к ним мирном расположении. Променивали же они всякие изделия и оружие, но меха свои ценили весьма дорого, отчего мы оных и не покупали. Командир шлюпа просил всех старшин продать нам оленей, обещая заплатить за них дорого, но они отзывались тем, что сии животные были весьма далеко внутри земли, и ходить за ними было бы очень долго.
Некоторые старшины, получившие медали от лейтенанта Коцебу, приезжая к нам, всегда имели их на себе и старались показать свое усердие и дружбу, за что капитан наш со своей стороны также дал медали трем старшинам. Казалось, что ничем нельзя было доказать нашего к ним расположения, как сими медалями, которым они, повидимому, знали дену, и раздачей коих были уверены в нашей дружбе, почему надеялись на всяком из русских судов быть хорошо принятыми. Когда мы обходили сухую банку, то видели на ней много кокор, казавшихся выкинутыми из моря. Желая увериться в сем, мы послали туда шлюпку для забрания оных, но она скоро воротилась, найдя, что кокоры сии были не иное что, как китовые кости. В сие время чукчи, оставя нас, поехали на берег, в свое селение, куда вслед за ними отправился капитан Шишмарев со мной на вооруженном катере.
Пристав к берегу, мы увидели два селения, одно на низменности, близ моря, из семи юрт, вовсе не бывшее тут в бытность здесь брига «Рюрика» в 1816 году и называвшееся Ингнягмю; другое — пятиюртное лежало на горе, было гораздо многолюднее и, вероятно, из оного часть переселилась на низменность, ибо капитан наш видел там четырех человек, которые прежде жили на горе.
В селениях сих приняли нас ласково. Чукчи были без оружия и позволяли нам входить в некоторые юрты; когда же мы ходили по селению, то были провожаемы старшинами. При сем мы заметили, что здесь на берегу чукчи менее променивали нам свои вещи, нежели на шлюпе.
Осмотрев селение, к 5-ти часам мы возвратились на шлюп, куда чукчи скоро опять приехали для продажи своих вещей, и многие были из дальних селений, между прочим, один старшина с южного берега губы Св. Лаврентия по имени Пайгдау, или Пильгайгым, довольно хорошо понимавший нашего переводчика чукотского языка, и от которого получили мы все сведения, в конце сей главы помещенные. Прочие чукчи также его понимали, а он, повидимому, был толковее всех других. Надеясь получить от него какие-либо полезные сведения, капитан наш решился простоять в сем месте до утра.
Ночью был штиль, а поутру посылали шлюпку на берег за водой, которой весьма удобно было наливаться из ручейка, и хотя она была снежная, но весьма хороша. Вместе с сим послана была от нас шлюпка для промера малого пролива, находящегося между сухой банкой и кошкой, но глубина оказалась весьма недостаточной для сего судна, именно от 2-х до 2½ футов. Между тем, к нам приезжал старшина Пайгдау и сообщил нам разные сведения, которые мы записывали.
В полдень подняли мы гребные суда, снялись с якоря при тихом ветре от востоко-юго-востока, и, обходя сухую банку не более как в 30 саженях, коснулись мели, но, положа паруса на стеньгу, сошли благополучно и стали лавировать в море. В 8 ч. Вечера заштилело совершенно, и как нас тащило течением в губу, то, убрав паруса, положили якорь на 29 саженях глубины; грунт — черная вязкая глина. В сие время приезжали к нам опять чукчи, старик Пайгдау остававшийся у нас ночевать, и еще в двух байдарах оленные чукчи, коих старшина назывался Петагагиу. По приезде к нам он крестился по-русски и подал бумагу, из которой мы узнали, что он перекрещен иереем и проповедником Александром Трифоновым и наречен Симионом марта 10 дня 1821 года. Петагагиу рассказывает, что он бывал много раз на Колыме и в Ижиге и платит ясак 10 лисицами, вероятно, со всей семьи. Узнав же, что нам нужны олени, обещал привезти их на другой день поутру. Капитан Шишмарев, со своей стороны одарив его, дал ему слово заплатить за оленей весьма щедро, но сказал, что дожидаться долее утра не будет. Вместе с сим старшина сей получил медаль, и желая доказать свое к нам расположение, немедленно отправился на берег за оленями.
Ночью был опять штиль, а в полдень при ясной погоде мы имели хорошую обсервацию: широта 65°37’24» N, долгота по хронометру 188°59’51» О, склонение компаса 25° О, течение шло на юго-запад, пол-узла. Весь сей день мы простояли на якоре.
В 9 ч. утра начал задувать тихий ветерок от востока, почему мы снялись и стали лавировать в море. Когда мы лежали к южному берегу, то глубина вдруг с 19½ сажен уменьшилась на 9, почему поворотили от берега не далее 1½ миль.
Тут приехали к нам чукчи с уверением, что оленей уже ведут, другие же, вновь приехавшие, говорили, что они уже убиты и скоро привезутся, но мы не хотели дожидаться, ибо время было дорого и при маловетрии меж юга и востока продолжали лавировать в море.
Чтобы совершенно увериться, точно ли, по словам чукчей, приведены олени, капитан Шишмарев послал лейтенанта Зеленого на берег осведомиться о сем и в случае привода поторопить чукочь доставлением сих зверей на шлюп. Через час офицер сей возвратился и донес, что и признаков сего не было и что Петагагиу, по уверению всех жителей, тотчас после своего обещания уехал в другое селение, более же они ни о чем не знают и удивлялись сему обману, однако сами утверждали, что олени уже убиты; вероятно, для того, чтобы мы долее простояли и им бы были случаи получить от нас что-нибудь.
Ввечеру сделался совершенный штиль, и временно находил туман, почему мы принуждены были на ночь лечь на якорь на глубине 24 сажен; грунт — черный ил.
В 1 ч. пополуночи пристали к нам две чукотские байдары, на которых приехал из Мечигменской губы олений чукотский старшина Лей-гай-гу. Получив приглашение капитана войти наверх, он тотчас взошел и, узнав, что говорит с начальником, здоровался с Шишмаревым по- русски, обняв его рукой около шеи и целуясь в обе щеки. С ним вошли на шлюп сын его и жена. Переводчика нашего они столько же понимали, сколько и сидячие чукчи, и записанные нами слова сих последних также точно выговаривали, почему полагать должно, что язык оленных и сидячих чукчей есть один и тот же. Вся разность разве в произношении некоторых слов, как и у нас в России в разных губерниях. Старшина Лей-гай-гу имел у себя на шее три медали: одну золотую, данную Биллингсом отцу его, умершему старшине Им-ле-рате, возившему сего капитана на Колыму; другую медную, присланную капитаном Рикордом, и третью — оловянную, каких мы видели весьма много в порте Св. Франциска в Калифорнии, и которую получил Лей-гай-гу в 1820 году от командира судна «Педлера».
Из чукчей, приехавших на байдарах с сим старшиной, ни один не решался на мену без его позволения, которое он дал не прежде, как испросив на сие согласие нашего капитана. Шишмарев одарил его, как равно жену и сына, и весьма сожалел, что не мог удовлетворить желание Лей-гай-гу, состоявшего в корольках, ибо у нас их не было. Когда мы рассказали ему, что Петагагиу обманул нас, обещав привести оленей, то он сказал, что этого быть не могло, ибо, чтобы доставить оленей, потребно по крайней мере три дня. Он также весьма жалел о нашем уходе и что не знал о нашей надобности прежде.
В половине 2-го часа пополуночи ветер задул от северо- запада, почему, не желая терять времени, мы снялись с якоря и пошли к восточному мысу в Берингов пролив, но прежде должны были обогнуть лед, носившийся от северного мыса губы Св. Лаврентия около З-х миль в море.
Когда шлюп взял большой-ход, Лей-гай-гу отправился домой. Нам весьма жаль было отпустить его, ибо мы надеялись через него получить более и надежнее сведений, но нельзя было упустить ветра, д а и время, назначенное нам быть в проливе, давно прошло.
Итак, снявшись с якоря, мы легли на юго-восток и, обогнув лед, привели на восток. Тут вскоре заштилело, и тащило нас течением к северо-северо-востоку. В 6 ч. утра увидели два большие Гвоздевы острова на NО 40° по компасу, и рефракция так была велика, что вид оных беспрестанно изменялся. Но прежде, нежели перейду к описанию дальнейшего нашего плавания, я закончу главу сию замечаниями о чукчах, собранными мною в губе Св. Лаврентия и сведениями о сем народе, полученными нами от старшины Пайгдау.
Ж и л и щ а. Зимних юрт мы у чукчей не видели; летние же делаются книзу довольно круглыми, в диаметре от 2½ до 4 сажен, а кверху выпуклыми, отчего издали походят на стог сена. Строются они следующим образом: сперва составляется решетка из китовых ребер и усов и тонких жердей, потом покрывают сие сшитыми вместе моржовыми и тюленьими кожами, не оставляя вверху отверстия для прохода дыма, который со временем, когда кожа, делаясь старой, расседается, проходит сквозь щели. После мы видели в Мечигменской губе дыру, оставленную посредине юрты для выхода дыма, и под оной котел для варения пищи. В губе же Св. Лаврентия, кажется, варится оная на открытом воздухе, и мы видели для сего место. К одной стороне юрты отгораживается кольями место для спанья, которое со всех сторон завешивается оленьими и собачьими шкурами. Нам сказывали, что чукчи живут и зимой в сих юртах, чему мы сначала не верили, но нас уверяли, что зимой у них не холодно. И в самом деле, место, отгороженное для спальни, похоже, как будто в юрте построена еще другая юрта — оное завешано кругом мехами и нагревается беспрестанно жаром, отчего бывает там так тепло, что чукчи сидят нагие.
С у д а. Лодки у чукчей такие же, как и у всех жителей обеих сторон Берингова пролива, и, следовательно, уже довольно известные. Они почти все одинаковой величины и имеют по 8 гребцов, 9-й же правит на корме веслом, причем все они сидят лицом к носу.
О р у д и я. Орудия состоят из копий и луков со стрелами. Первые делаются деревянные, с насаженной по обоим концам костью, так что один конец назначается против людей, а другой для зверей. При нас чукчи имели уже железные копья, полученные ими в Колыме, почему костяные променивали нам весьма охотно. Луки их делаются выгнутые, а чтобы оные не ломались, обвязывают с внешней стороны жилами; стрелы деревянные имеют на одном конце кость или черный стекловатый камень, а на другом перья, чтобы при спускании стрелы тетивой не зашибить руку, на которой носят для сего согнутую дощечку из кости или железа.
Для стрел шьются из оленьей кожи прекрасные колчаны, вышиваемые и раскрашиваемые довольно чисто и со вкусом. Самое же главное орудие чукочь есть большой нож, длиной в аршин, который имеют всегда при себе и вкладывают в чисто вышитый чехол; сверх сего носят всегда с собой еще один или два небольшие ножа в панталонах, в штанном кармане и за рукавами. У одного мы видели два мушкетона английской работы, вероятно, полученные от американцев, бывших здесь в Беринговом проливе в 1820 году, ибо на Колыме не позволено продавать диким огнестрельное оружие.
Р у к о д е л и я. Мужчины выделывают из моржовой кости подобия людей, всяких известных им животных и птиц, но довольно грубо. Обделывают деревянные дощечки наподобие человека, из коих с помощью трения достигают огонь. Женщины же, свойственно полу их, шьют одежду, вышивают колчаны, перчатки и другие пещи, но в сей работе далеко уступают алеуткам.
О б р а з ж и з н и. Хотя нам сказывали, что чукчи всегда живут на одном месте, но мы видели у всякой юрты множество саней разного рода, почему с вероятностью заключить должно, что они куда-либо переезжают целыми семействами. А как мы не заметили у них зимних юрт, то верно на зиму они отправляются с берега далее во внутрь земли, где построены, может быть, и зимние юрты, а на лето возвращаются опять в те же жилища для промысла моржей, тюленей, китов, рыбы и птиц, в чем состоит их пища в сие время года и которых несколько запасают они и на зиму, ибо нам случалось видеть мясо, зарытое в ямах. В каждой юрте мы приметили котлы— медные, железные, чугунные, или глиняные; последние, кажется, собственной работы; судя по грубой отделке. Из этого следует, что чукчи варят себе пищу, когда могут, но на байдарах, где случается им сидеть долгое время и варить негде, едят и сырое, как мы однажды и видели, что чукчи, собравшись на берету у юрты своего старшины, ели сырую, едва проветрившуюся, махонькую рыбку, похожую на нашу корюшку.
О д е ж д а. Одежда обоего пола состоит из парок, панталон и торбасов, с той только разностью, что у женщин панталоны шьются весьма широкие и короткие, а торбасы только до колена; у мужчин же торбасы короткие, но панталоны длинные и узкие. Парки у обоих полов оленьи, как и панталоны, у женщин шерстью вверх, а у мужчин бывают они и из тюленьих кож. На голове в холодное время носят шапки из молодых оленьих кож, сшитых наподобие скуфьи. На руки одевают перчатки из оленьих же кож и чисто вышитые волосами сего зверя, причем одна перчатка шьется с пятью пальцами, а другая с тремя или четырьмя.
В сырое или дождливое время чукчи сверх парок надевают камлейки, кои суть двоякого рода: одни моржовые, а другие тюленьи, первые принадлежат мужчинам и шьются поперек тела, а вторые употребляются женщинами и шьются вдоль оного.
Наружный вид и украшение на теле. Все, которых мы видели, роста среднего, довольно плотны, некоторые весьма высоки, а малых мало, довольно стройны, но очень скуласты и смуглы, глаза невелики и не весьма продолговаты; взор смелый, быстрый, но не дикий. Лица ничем не мажут, не украшают и не накалывают, бороды бреют ножами, получаемыми от европейцев, голову стригут почти всю, оставляя волосы только кругом оной венком, наподобие католических монахов, а женщины из длинных своих волос заплетают каждая на боку головы косу, они малорослы и вообще дурнее мужчин, выключая молодых, из которых иные весьма белы телом и прекрасны лицом. Они накалывают свои щеки овальными фигурами и также поперек лба, вдоль носа и бороды проводят две черты, а от нижней губы по бороде от 6 до 7; также делают овальные фигуры на руках. Некоторые накалывают одну щеку и одну руку, а другие обе руки. Оба пола в ушах носят бисер и серьги, получаемые от русских.
Наречие или язык. Как из собранного нами словаря, сличенного со словарем капитана Биллингса, так и из того, что чукчи понимали более находящегося у нас из Камчатки за переводчика чукотского языка, отставного матроса, у коего мать была корячка и который говорил по-корякски, нежели другого алеута, говорившего по-кадьяцки и уголахмутски, то из сего следует заключить, что мы имели дело с чукчами, кочующими, или оленными, которых наречие сходствует с оленными коряками. Все вышеописанное мной относится к чукчам оленным. В рассуждении же сидячих мы можем сказать следующее; одна байдара, на коей было 8 человек мужчин, приезжала к нам вместе с прочими, и мы заметили, что язык их особенный, они порядочно понимали нашего алеута, говорившего по-кадьяцки, а другого переводчика нисколько. Следовательно, язык их сходствует с кадьяцким, почему я и думаю, что народ сей был чукчи сидячие. Наружный вид сих людей не имел от прочих никакой разности, кроме, что на лбу у некоторых проведены были две полосы черным карандашом, впрочем, острижены и одеты они были точно так же, как оленные; оружия и байдары имели такие же, только одежда их показывала, что они должны быть беднее сих последних. Существенная же разность состоит в языке, который, по словам нашего алеута, сходен с языком жителей островов Кадьяка и Св. Лаврентия.
Сих людей чукчи называли юуут, но я не утверждаю, что имя сие есть принадлежащее целому народу, а может быть одному только селению, из коего они приехали, или одному какому поколению. Добраться до сего через наших переводчиков мы никак не могли.
Чукчи полагают, что бог, называемый по-ихнему Кейрьгеугья, сотворил вселенную и первую женщину около реки Ворваркен (означенную на карте, впадающей в Ледовитое море, близ Шалацкого носу), а кит выбросил туда мужчину, от чего начался род чукочь, которые расплодясь там, перешли в нынешние жилища.
Чукчи признают Кейрьгсугья верховным существом, невидимым, бессмертным, вездесущим, творителем мира, но не управляющим оным, на это полагают другое существо, называемое ими Камана, которое также невидимо и бессмертно. Первого из сих они полагают добрым, а второе злым, почему и приносят жертвы только сему последнему, боясь, что за неповиновение и дурное житье Камана накажет их смертью, отчего, когда умрет человек говорят: «Камана взял его».
В древнем времени приносили в жертву Камане людей обоего пола, но только старых, всегда из своих, а не пленных. Назначенных в жертву закапывали в землю, из которой после лисицы и волки доставали трупы и съедали оные. Жертвоприношение людей оставлено уже весьма давно и только по преданиям известно.
Человекоядцами (канибаллами) чукчи никогда не бывали, что также известно из преданий. В рассуждении нынешних жертв мы не могли узнать подробного, а только видели в селении Купаема, поодаль от оного, поставленные в земле четвероугольником две китовые челюсти и два носа, в средине между ими две головы и одно ребро китовые же. Мы ходили туда, и при нас старшина сего селения, бывший с нами, к каждому из сих членов приклеивал возгрями по маленькому листочку полученного от нас табаку. На вопрос наш, что это значит, он отвечал, что это жертва. Но мы не могли узнать от него, киту ли или Камане оная приносилась. Сказывают, что от каждого промысла также часть сюда уделяется, почему можно думать, что жертва сия принадлежит Камане. Сии жертвенники находятся в каждом селении.
В «Путешествии» капитана Биллингса (на странице 12-й и 13-й) описано великое жертвоприношение оленных чукочь, для которого было убито 450 оленей. Может быть, сие жертвоприношение относится более к гаданию, как например, в бытность Шишмарева на «Рюрике» в 1816 году. Чукчи убивали проданных ими оленей точно таким же образом, только не окуривая, и по окончании сего обряда сказали: «Все предзнаменует, что вы пришли к нам с добрым намерением». В этом же «Путешествии» (на стр. 12) сказано: «Огонь доставали из дощечек, обделанных наподобие человеческого образа, означающего их божество». Мы видели таковые дощечки у чукчей, валяющимися около юрт, и расспрашивали, означают ли они какое божество. Нам отвечали— нет. А делаются так точно для фигуры, также выделываемые подобия человеческие из кости охотно нам променивали. Мы старались нарочно несколько раз расспрашивать о сем нашего старшину Пайгдау, который уверял нас, что у них нет идолов.
Чукчи имеют шаманов или колдунов обоего пола. Из них мужского называют Ээнган, а женского Неуткат-эуген-Гулен. Ээнган, будучи позван, гадает на воде, кривляясь и смотря в оную, призывает Каману и узнает будущее.
Старик Пайгдау нам сказывал, что Ээнган, гадая таким образом, предсказал прибытие наше к чукчам, и что в воде, на которой производилось гадание, было видно и судно наше. Неуткат-эуген-Гулен призывается только женщинами в их болезнях. Она не гадает на воде, а только кривляется и бьет в бубны, призывая Каману, после чего начинает лечить, давая больной пить наговоренную или настоенную чем-нибудь воду и трет ее своими руками, особливо около больного места.
При родах не дают шаманке исправлять должность повивальной бабки, а родильница сама оную исполняет, причем младенцев не пеленают. Оба пола шаманов не имеют от прочего класса народа никаких отличий ни в узорах на теле, ни в одежде. При рождении, как равно и при смерти, Камана не призывается.
Тела умерших сжигаются, на месте сожжения ставится что-либо из орудий покойника, и родственники его часто ходят туда плакать, что, как нас уверяли, продолжается от двух до четырех лет.
Пайгдау, у коего давно померли все сыновья, сказывал, что он и жена его и по сие время по ним плачут, отчего и имели больные глаза. Не ложный знак любви родителей.
Жен чукчи имеют, сколько кто содержать может, но большей же частью одну. Жених, выбрав невесту, должен испросить на брак согласие отца ее и сторговаться с ним о плате, по окончании чего берет жену без всяких обрядов. Почетный же чукча или старшина, другим и уважаемый, сам выбирает жениха для своей дочери и не берет никакой с него платы, за что выбранный жених не может отказаться от невесты, не обидя сим отца ее. Сколько мы заметили, кажется, чукчи жен своих любят, всегда с ними советуются, и они кажутся не так порабощены, как у других народов.
Право шаманов не переходит от отца к сыну, а шаман выбирает из малолетних способного, воспитывает и приучает его к своему званию, в которое он и вступает по смерти своего наставника.
Оленные чукчи как, самих себя, так и сидячих, называют общим именем гаугу, последние сами иногда называли себя сим именем, но это, может быть, только перед нами, стараясь себя выказать. При других же они себя так не называют и не объявляют подлинного своего имени. Русских называют они мельги-танги-мань-ниунат.
Чукчи бьют китов, моржей и тюленей своими костяными копьями и ловят рыбу сетями и удами. Для птиц же делают они особливые стрелы с двумя или четырьмя косточками, прикрепленными к одному деревцу. Черепокожных мы у них не видели. Лисиц промышляют они всех родов, также белых песцов и волков; сих последних употребляют в юртах на полога и на опушку к паркам, а песцов продают на Колыме или Ижиге. Чукчи держат много собак для езды, также оленей, которые составляют главную их пищу в продолжение всей зимы.
Чукчи ездят вдоль берега Азии от губы Св. Лаврентия к северу и к югу. Старик Пайгдау рассказывал про себя, что он ездил к северу далее острова Кулючина до реки Амылик, лежащей, по его словам, между широтами 69½ и 70°, недалеко от Шалацкого носа, и не видел льда. Нос сей они называют Чавака, а народ, живущий около сего мыса, чаваки, которые имеют с прорезью губы, в кои вставляют кость или бисер, обделанный костью же, наподобие, как и у жителей противулежащего американского берега. Сии чаваки посещают реку Амылик и торгуют с приезжающими туда чукчами. Река сия небольшая и составляется от тающих снегов. Чаваки сказывали, что у Шалацкого носа беспрерывно стоит лед, так что на байдаре нет проезда, разве иногда летом выдается один день, в который можно обогнуть его на сем судне. Они имеют для езды оленей, а для промысла зверей и рыбы байдары.
Для торговли чукчи ездят на противный берег Америки, на острова Гвоздевы, куда съезжаются и американцы. К югу чукчи отправляются до Чукотского носа вдоль берега, а там на перевал к острову Св. Лаврентия, который называют Эойвугьен, и с жителями которого они торгуют. Во время плавания стараются они не потерять из виду берегов, чтобы при нашествии тумана, бывающего здесь весьма часто, не заблудиться. Нам рассказывали, что прежде езжали некоторые чукчи в Тигиль (город в Камчатке), но ныне уже не отправляются туда, а только в Ижигу и Колыму для торговли.
* Так в подлиннике.
<< пред Глава X след >> Оглавление