Прибытие в порт Уналашку и сведения об оном,— Плавание к Берингову проливу и в зунд Коцебу. — Нечаянное свидание с дикими американцами. — Исследование ледяных гор. — Закрытие островов Ратманова и Преображения, найденных лейтенантом Коцебу, — Соединение с шлюпом «Открытие».
Во время штиля течение прижимало нас к мысу Калехте, почему капитан приказал спустить баркас и все прочие гребные суда для буксира и пушечным выстрелом потребовал байдары. В 5 ч. ветер сделался от запада, и мы, оставив буксир, пошли под парусами. В 8 ч. опять заштилело против мыса Константиновского и нам должно было прибегнуть снова к буксиру. Вместе с байдарами приехал к нам управитель Уналашки Крюков (родом из мещан Вологодской губернии). Ветер хотя и был легкий прямо из гавани, однако мы закрепили паруса и буксировались шестью судами. В 11 ч., пришед на глубину 13 сажен., грунт-дресва, легли мы близ кошки на якорь, в четверти мили от берега. Около полудня ветер задул от севера, и потому мы тотчас снялись с якоря и под двумя марселями пошли к селению Иллюлюк или Согласия, но, не доходя до него мили полторы, заштилели, и ветер начал задувать от юга. Тогда мы опять пошли буксиром.
С полудня было переменное маловетрие, облачно, над горами туман и временем сияние солнца. В 2 ч. мы дошли до настоящего места, на глубину 14 сажен. Грунт —ил и в ¾ мили от селения остановились на якоре. По прибытии в Капитанскую гавань просили мы Уналашкинскую контору уделить для нашей команды сколько возможно скота и получили быка в 12 пудов.
При подходе к Уналашке, термометр стоял весьма низко, часто показывал менее 2 ° + и редко выше 4 °+, когда же мы вошли в гавань, то оный возвысился до 5½°+. Войдя в порт, мы немедленно отправили к берегу баркас и катер за свежею водою, разоружили некоторый рангоут для поправления такелажа и свезли на берег кузнину для работы.
7-го сделалось несколько теплее, и термометр доходил до 6½°, но солнце почти не показывалось, и редкий день проходил без тумана, снег лежал на всех горах.
На рассвете 9-го числа стало выясневать и нам в первый раз удалось взять около половины 7-го часа высоту солнца. Пользуясь сей погодой, мы тянули такелаж и красили сажею бархоут. На Уналашке мы не нашли переводчиков, которые по предписанию компании должны были нас дожидаться, а как это было настоящей целью нашего прихода к сему острову, то мы и не хотели простоять у него более недели, но вышло иначе. Паруса, которые мы имели, в тропиках все изорвались и требовали хорошей починки, новые же привязанные на их места были велики, следовательно надобно их было убавить. Для сего капитан испросил у Крюкова горницу, куда поставили чугунную печь и поместили 9 человек парусников, кои работали в ней беспрестранно во все пребывание наше на Уналашке.
Шлюп наш был в сие время в грузу: фор-штевень 12 футов 8 дюймов, ахтер-штевень 13 футов 11 дюймов, диференту 1 фут 3 дюйма, и как оный весьма облегчился, то и нужно было прибавить в него 1200 пудов каменного балласта, для чего потребовалось выгружать весь трюм, кроме нижнего лага, который мы засыпали. В водяном интрюме было положено каменного балласту 800 пудов, а в ахтер-люке 400. Вся сия работа, хотя и не тягостная, кончилась только 14 июня. В продолжение сего времени присланы были к нам от компании 6 алеутов и 4 байдары; две — трех, одна — двух и одна — однолючная. Мы же красили шлюп, исправляли такелаж, наливались водою, поверяли хронометры и проч.
Управитель сего острова Крюков, имел у себя сына, молодого мальчика, там родившегося и на Алеутских же островах воспитанного. Талант его к рисованию был необыкновенный. Увидев у нас портрет покойного императора Александра I работы Жерарда, он беспрестанно вертелся около него и рассматривал, марая иногда бумагу, и, наконец, так удачно его срисовал сухими красками, что стоило удивляться правильности членов, точности копии против оригинала и расположению красок. Впоследствии он мне подарил сей портрет и я его содержу в моем кабинете в числе редкостей. Спустя несколько лет молодой Крюков был привезен в Петербург для усовершенствования его талантов, но вскоре по приезде заболел весьма сильно оспой, так, что не мог трогаться ни одним членом, даже раскрывать рта для принятия пиши. Я видел его в сем бедственном положении и всякий день привозил к нему лекарств, но оспа вошед во внутренность прекратила жизнь его. Наша Академия Художеств могла со временем ожидать великих успехов о т сего мальчика.
15-го в половине 4-го часа ночи снялись мы с якоря и пошли в море, но в 6 ч., пройдя Северный мыс Амаюнака, встретили ветер от NtW и потому поворотили назад. В 8 ч., находясь от южной оконечности кошки острова Амаюнака на NО 42° в ¾ мили, на глубине 10½ сажен, грунт — песок с ракушкою, положили якорь. Вскоре сделался крепкий ветер со шквалами, и неблагоприятная погода сия, продолжавшаяся до утра 17-го числа, принудила нас все это время простоять без пользы.
В 5 ч. утра при юго-юго-западном ветре шлюп снялся и вышел благополучно в море, взяв курс на северо-запад к острову Св. Георгия, куда капитан желал зайти за сивучьими кожами для починки байдарок и за торбасами, коих бывшим с нами алеутам было отпущено только по одной паре; во весь сей день погода стояла хорошая, и только изредка находил туман; в 8 ч. утра пошел дождь, и ветер подул от юго-востока.
В бытность нашу на Уналашке узнали мы, что в марте сего 1820 г. провалилось одно место северной сопки на острове Умнаке. Длиною оно, по словам алеутов, около 7 верст, все наполнено водою и до сего происшествия горело сильным пламенем с извержением пепла, засыпавшего даже и Уналашку почти на поларшина и долетевшего, как нам говорили, до Унимака, что составляет 30 миль по прямой линии. Вероятно, на горах Уналашки снег был черен о т сей же причины.
Во все время нашего плавания около Алеутских островов стояла пасмурная погода, дули часто крепкие ветры, и было очень холодно. Натуралисту нашему весьма хотелось побывать на Умнаке и исследовать горелое место, но как времени оставалось мало и ехать туда надобно было морем с хорошими гребцами на байдаре и в ясную погоду, то намерение его и нельзя было исполнить, ибо время стояло дурное, а искусные гребцы были все на бобровом промысле. По крайней мере, чтобы не упустить чего-нибудь, он отправился пешком в Макушинскую губу к селению, (куда и я с капитаном отправились, но только не пешком, а на байдарах), поблизости коего есть горячие ключи. Он исследовал сии последние и нашел по части минералогии: много любопытного. По словам его, в здешних горах находятся: медь, свинец, ртуть, сера и проч. и еще каменное уголье, найденное им в изобилии, только собирать его трудно, ибо оно далеко от селений, во внутренности острова, и потому живущие на Уналашке всегда будут нуждаться в дровах. В 1817 году, в бытность здесь брига «Рюрика», найден был торф, хотя и не в большом количестве, но близко к селению. На острове Амакнаке делали над ним опыт и топили им для печения хлеба, чтобы показать употребление его русским поселенцам, но мы теперь узнали, что они оставили вовсе собирание торфа по причине, как они говорили, что сушить его негде и что дурные погоды мешают ему сохнуть. Мне же кажется, что сие происходит более от их лени, и они лучше согласны для тепла жечь китовый жир, производящий страшную копоть и вонь, нежели заниматься сушением торфа, который должны добывать, сами, тогда как китов промышляют алеуты и жир им достается без всякой работы. Натуралист наш уверял, что такой лес, как береза и ей подобный, может здесь весьма хорошо расти. Если бы компания старалась развести его на Алеутских островах, то какую бы она принесла пользу для человечества!
Крюков доставил нам привезенную с Умнака, самородную амальгаму, но только немного. Трава растет здесь прекрасная и в довольном количестве по всем долинам, так что скота развести можно более, нежели сколько при нас было (6 штук). Огородные овощи родятся в изобилии, так что земля от сего слишком жирна, следовательно при порядочном устройстве жить здесь можно бы было в хороших домах и не хуже многих мест самой России или Сибири. По словам сего же Крюкова, в 1819 году родилась у него репа почти с тарелку, чего на худой земле случиться не может. Картофель родится хорошо, когда бывает посажен вместе с капустою, а впрочем идет более в траву; ясное доказательство, что земля жирна. Компания запасает рыбу на зиму для своих каюр и русских промышленников, также вдов и сирот алеутов… Всего в продолжение зимы она должна кормить до 200 человек.
Для сей-то причины, по всем селениям, где есть речки, имеются невода, коими производится там лов во все лето, а для присмотра за ними посылается русский промышленник… При Уналашкинской конторе находилось при нас всех русских 17 человек, в том числе и правитель. Из них семеро жили по тем селениям, где находятся речки, остальные были или чиновники, как-то; правитель, староста, приказчик, конторщик и проч., или байдарщики.
В нашу здесь бытность мы заметили, что русские, ездившие на байдарах за промыслами, или куда-либо в другое место, всегда хуже знали свое дело, нежели алеуты, с ними же тут бывшие. Это и неудивительно, ибо алеут, можно сказать, родится на байдаре, способен ко всем промыслам и знакомится с малолетства с ветрами и течениями…
Вся должность, отправляемая здесь русскими, состоит в ловле лисиц, продолжающейся один или полтора месяца в году, с половины октября по декабрь, а как их мало, то нанимают они для сего алеутов, платя им от 80 до 100 рублей.
Известно, что из всех морских зверей, китов и рыбы, доставляемых алеутами, компания берет половину за самую малейшую плату, почему алеуты не могут быть богаты, ни под каким видом. С приездом туда лейтенанта Яновского увеличена была на все цена, например за кита прежде платили от 5 до 10, а ныне, смотря по величине, от 10 до 20 руб.; за бобра прежде пять, ныне 10 руб.; за треску каждую ныне платят 5 копеек, а до того ничего не платили. Вместе с ними на прочих зверей цены также возвышены…
Между тем погода недолго нам благоприятствовала, в ночи 18-го числа пошел дождь с порывами и мы закрепили брамсели, а в 5 ч. утра взяли по рифу у марселей. В 6 ч. ветер сделался тише, и мы могли поставить брамсели. В полдень остров Св. Георгия находился от нас на NW 30°½ в 17 милях, но в тумане не был виден. В половине 2-го часа прочистилось; я и капитан в 2 ч. 25 м. успели взять высоту солнца для определения долготы острова, к коему хотели зайти за лафтаками, сивучьими кожами для алеутских торбасов и в случае починки их байдарок и проч. Но вскоре ветер начал заходить к западу и согнал нас на NNW. В 6 ч. остров закрылся в туман, и потому мы, лежа последним румбом, еще надеялись видеть и посетить остров Св. Павла, с тою же целью как и Св. Георгия. В то время, как мы начали приближаться к островам Прибыловым, топорки, айры и утки летали кругом нас в величайшем множестве. Также видели мы много сивучей и китов, в исходе 1 ч. ночи ветер начал свежеть и поутру не допустил нас не только зайти к острову Св. Павла, но даже и видеть оный. По сей причине, мы пошли прямо к острову Св. Лаврентия. На пути сем айры почти не отлетали от нас, так что мы били их на лету из ружья, ибо служили они нам хорошей пищей к столу на жаркое, и однолючная байдарка едва успевала их к нам привозить. Часто мы видели сивучей, игравших на воде.
21-го пронесло мимо шлюпа множество бревен, какое-то большое мертвое животное и еще дерево, на коем казалось лежали мешки, чем-то наполненные. Мы тотчас спустили ялик, легли в дрейф, и я с натуралистом поехали смотреть его, но нашли, что мнимые мешки были величайшие два нароста с двух сторон дерева, означавшие болезненное состояние оного.
В 9 ч. утра умер у нас скоропостижно матрос Панфилов, бывший при кают-компании поваром. Он вышел в гальюн, и там сделался с ним обморок. Отведенный немедленно в лазарет он жаловался, что чувствовал давление в груди, но едва успели его положить на постель, как он лишился чувств и все пособия остались тщетными. Как капитану нашему, так и всем офицерам весьма прискорбно было видеть, что уже другой человек умирал таким несчастным образом. В продолжение года мы потеряли уже трех служителей, не имев ни в чем недостатка, никаких нужд и затруднительных или тяжких работ. Можно бы подумать, что причиной сему было какое-либо упущение в чистоте воздуха в шлюпе, пище, белье и проч., но всякий из нас и сами матросы могли сознаться, что капитан не упускал ничего из виду, что могло служить к здоровью вверенной ему команды. Палубу, где жили служители, ежедневно подскабливали, в сырую погоду на целые дни ставили и топили печь, курили, пищу давали лучшую, какую только можно было требовать. В бытность нашу на Уналашке мы запасли 5 бочек конского щавелю и заквасили его, как капусту. Белья и платья у служителей было в весьма достаточном количестве, и мы строго смотрели, чтобы они в неделю два раза сменяли оное, чтобы никто не ходил в сыром платье и не ложился бы спать, не раздевшись.
В полдень [23-го] мы имели обсервацию, глубина 23 сажени, грунт — ил; в 3 ч. ночи мы увидели на NtW остров Св. Лаврентия.
В начале 1-го часа пополудни, подошед к кошке, выдавшейся от юго-восточного мыса острова и имеющей селение, легли мы в дрейф под грот-марселем, на правый галс. Капитан, я и еще некоторые из офицеров отправились на двух вооруженных шлюпках к селению, взяв для предосторожности нужное вооружение. На другой из сих шлюпок повезено было тело умершего матроса, которого капитан желал лучше похоронить на острове, нежели бросить в море. Тело отпели на шлюпе и почтили при спуске на шлюпку трехкратной пальбой из 20 ружей.
В сие время термометр показывал 8°½+ в первый еще раз по оставлении Уналашки. Вообще мы заметили, что чем далее отходили от Алеутских островов к северу, тем было теплее. На острове Св. Лаврентия снегу почти не было, Уналашкинские же горы почти все были им покрыты. Впрочем, со времени нашего плавания от Уналашки прошло уже 5 дней и потому неудивительно, что здесь было теплее. Кошка, на которой находится селение, выдается к востоку на одну милю и имеет два небольшие рифа; один к востоку же, а другой к северо-востоку.
Подъезжая к селению, мы рассматривали, где бы удобнее можно было пристать, и увидели на берегу жителей, кои, махая руками, показывали для сего место, у которого мы тотчас и остановились. Жителей сих было шесть человек, все они не имели никакого оружия и каждый держал что-нибудь на продажу, как-то; моржовые зубы, рыбу, убитых птиц и птичьи шкуры. За это просили они табаку, повторяя беспрестанно; «тавваком, тавваком». Вышед из шлюпки, капитан роздал им по нескольку табачных листов, не взяв с них за оные ничего.
Сначала были они весьма рады сему подарку, но после предлагали беспрестанно свои вещи, прося за оные табаку. Здоровались они с нами, дотрагиваясь носами и гладя рукой вдоль от лица, по животу и груди, прежде себя, а после того, с кем здороваются.
Натуралист наш немедленно пустился в горы с вооруженными людьми, а мы начали выменивать изделия для редкости и рыбу для пиши, платя табаком, иглами и т. п. Осматриваясь около себя, мы увидели десять зимних юрт, устроенных в земле, в которые дверью, окном и трубой служила одна и та же дверь, сделанная сверху. Сии были довольно просторны, но чрезвычайно нечисты. Еще находилось около 20 балаганов для сушения рыбы, сделанные из кольев, весьма похожие на наши провесы, на коих в деревнях сушат лен, и между ними три летние юрты, видом четырехугольные, составленные из кольев, с кровлей покатой на одну сторону и закрытые все моржевыми кожами. Все их жилища и хозяйство я осмотрел с большим примечанием.
Познакомясь с жителями, объясняли мы им пантомимами, что желаем похоронить на их земле умершего. Не знаю, поняли ли они нас, но только не препятствовали рыть могилу и по опущении в нее покойника поставить над ним крест, на котором вырезаны время его смерти и название шлюпа. На кошке нашли мы три озерка, из коих в двух вода оказалась соленою, а в последнем, большем и крайнем к морю — пресной. Мы ее отведывали и находили на вкус весьма хорошей, но жители показывали знаками, чтобы мы ее не пили. Причина же сего нам осталась неизвестной. Капитан наш, заметив между сими дикарями двух старшин, одного лет около 60, а другого 40, надел им на шеи по бронзовой медали, на белой тесьме. Мы объяснили знаками, сколько могли, их значение, а дабы они поняли, что медаль есть вещь значущая, то капитан, подъезжая к ним, дал каждому офицеру также по медали, для повязки на шею, а сам надел две; медали сии мы не снимали во все наше там пребывание. Нам весьма хотелось посмотреть летние юрты жителей, но они всеми мерами старались нас от сего отклонить, однако же, по сильному убеждению, наконец, согласились впустить капитана и меня, показывая, чтобы прочие не входили. Двое старшин были нашими проводниками. Мы не нашли там ничего, кроме нескольких пузырей с жиром, великой нечистоты и ужасной вони, и потому скоро вышли вон.
После сего, зайдя в одну зимнюю юрту, нашел я там старую женщину, которая весьма испугалась моего появления и не только ни слова не говорила, но даже и не взглянула на меня, из чего можно заключить, что жители сии ревнивы. Я дал ей игол, табаку и зеркальце и тотчас удалился, ибо могла бы случиться неприятность, если бы меня нашли здесь мужчины. Надлежало полагать, что они, увидя нас на приближающихся шлюпках, женщин и детей своих отослали внутрь острова, как делают обыкновенно все жители сего края. Может быть, чукчи или американцы нападают на них и отнимают женщин, и что они от нас ожидали подобного.
Мы были на острове уже с час, как появились еще шесть человек на другой стороне кошки, но, по-видимому, боялись к нам приблизиться; когда же мы растолковали нашим приятелям, чтобы они позвали своих товарищей, ибо мы им дадим также табаку, то они тотчас начали кричать и тем их пригласили. Мы немедленно наделили их несколькими листами табаку, а они начали продавать нам рыбу, как видно было, недавно пойманную. Один из них был пожилой и, как казалось, весьма между ими уважаемый. Старшины, показывай на него, что он также начальник, просили, чтобы мы и: ему надели медаль, что и было исполнено. Между тем; время было уже к вечеру, старшины начали толковать нам, чтобы мы ехали домой, повторяя слово: «тагомо анайман», что значило: «ступай, приятель», и показывая руками на наши гребные суда и шлюп. Действительно, нам уже была пора ехать, но мы дожидались натуралиста, когда же он возвратился, то, не теряя времени, отправились домой. По отъезде нашем от берега сажен на пять расстояния, все жители начали кидать в воду каменья, из которых, по счастью, ни один в нас не попал, но оные сыпались градом у борта шлюпки. Мы не понимали сего значения и находились в недоумении: если бы жители хотели бить нас, то могли бы сделать, сие без всякого труда, ибо мы были от них еще близко, к тому же они бросают каменья весьма метко, особенно из праща, что мы впоследствии несколько раз видели. Впрочем, мы не подали никакого повода к нападению. В путешествии капитана Биллингса сказано, что когда он подъезжал в Мечигменский губе к одному селению, коего старшина находился вместе с ним, то чукчи, в знак дружбы, бросали в воду каменья. Наши матросы, ощупывая некоторых жителей, находили у них за левыми рукавами под парками большие ножи. Вероятно, что и все они запаслись сим оружием, также как и мы, из предосторожности.
Возвратясь к шлюпу около 6-ти ч. вечера, снялись, мы с дрейфа и легли на ОNО, на глубине по лоту 10 сажен, на сером песчаном грунте. Как северная сторона острова Св. Лаврентия не была еще никем видима в близком расстоянии, то мы и положили описать, оную.
Продолжая наше плавание, мы увидели перед собой сплотившийся лед, который однако же не был стоячим или, как называет его капитан Кук, ледяным полем или ледяными островками, но вероятно оторванный ветрами от берегов и скопившийся у острова Св. Лаврентия. В этом убедились мы из того, что в некоторых местах за льдом видна была вода и даже, казалось, было совершенно чисто. Мы не хотели пуститься в льды, боясь без всякой пользы ободрать. у шлюпа медную обшивку, а лежали вдоль оных. Погода была самая приятная, и лед находился от нас не далее полумили, под ветром. В полночь солнце светило весьма ярко, и горизонт был весьма чист. В 2 ч. Ночи видели мы великое множество моржей, которые, казалось, имели совокупление, ибо плавали один на другом, большими кучами, с ужасным ревом и хрипением. Лед виден был с салинга несколько правее нашего курса, и потому мы поворотили на левый галс и легли на юг.
Около вечера [24-го] найдено восточное склонение компаса 24° 56′, сходное с наблюдением Сарычева н Коцебу.
В 8 ч. виден был берег Америки двумя острыми холмами и правее несколько малых холмиков, на NtO в расстоянии, по исчислению около 54 миль. Мы почли его за остров Аякс. К ночи заштилело, и стало прижимать нас ко льду, однако при сделавшемся маловетрии мы отошли от оного.
С полудня подул тихий ветерок от юго-востока и льда совершенно не было видно, вероятно, от того, что течением снесло его к северу. Хотя мы и точно были уверены, что далее к американскому берегу лед еще был и что в один день много его отнесено быть не могло, но надежда найти проход к Берингову проливу, поселяла в нас желание итти еще ко льду. Капитан, по опыту своему, уверял, что до тех пор нельзя пройти к северу, пока лед не растает или не будет унесен в Ледовитое море, и потому мы легли на [курс] NOtO. В половине 2-го часа опять увидели остров Аякс на NО и правее его, около двух румбов, много высокостей. Вскоре же за сим усмотрено было с салинга, что перед носом шлюпа и вправо перед берегом находился лед, но влево его не было видно, а потому мы и привели прежде на NNO, потом на N, NNW и наконец на NWtW. В 4 ч. термометр показывал 7°, глубина была 19½ сажен, грунт — ил с песком. В 7 ч. лед был виден вправо и влево, но перед шлюпом, на NWtW носило только куски оного, некоторые до 20 сажен в окружности. В сие время мы уже входили между ними и старались рассмотреть в трубу ближайший лед, чтоб узнать, была ли возможность итти далее по курсу, но вдали оказалось такое множество льдин, что, не желая без пользы подвергать шлюп опасности, капитан велел привести в бейдевинд на левый галс и итти прочь от оного.
Мы убедились, что пройти через лед без опасности было невозможно, а как далее к Берингову проливу берега становятся между собой ближе и проход уже, то и лед, носимый туда ветром и течением, должен быть между собой плотнее.
Таким образом, отошед от льда, мы приняли прежнее намерение — осмотреть северную сторону острова Св. Лаврентия, куда и начали лавировать. Сего числа после обеда команда училась стрелять из ружей в цель деревянными пулями и по одной на человека свинцовой.
Беспрестанные густые туманы скрывали от нас берега в течение двух суток, так что мы отчаивались успеть в нашем предприятии, но, к счастью, в полдень
28-го прояснилось, и мы могли приступить к описи. Глубина шла 16, 15, 14 и 13½ сажен, грунт был серый песок с ракушками. Берег сначала усеян горами, между которыми находятся большие долины, низменность же едва была видна. Вообще с дальнего расстояния, например около 20 или 15 миль, остров Св. Лаврентия кажется состоящим из множества высоких островов, разделенных между собой проливами, но, по приближении к нему миль на 7, видно, что все сии возвышения соединяются низменным берегом. По горам во многих местах еще лежал снег, прямо перед нами виден был высокий берег, но левее, на три румба, ничего не было заметно, почему мы лежали на WtS до тех пор, пока не увидели со шканцев низменность, соединявшую берег, совершенно ровный и низкий, простирающийся на 15 миль. Тогда мы легли на WNW и вскоре увидели на северо-западе отделившиеся от берега три столба, из коих самый больший гораздо выше Уналашкинского, прочие же ниже оного. Все оные, казалось, походили издали на большие суда под парусами. Подходя к ним, мы легли на запад, ибо берег от Загористового мыса заворачивал также к сему румбу и шел весьма ровно, только вдали на WtS½W видна была гора.
Когда мы пришли на траверс кекуров, то ветер задул крепче от WSW, пошел дождь, и сделался густой туман, совершенно закрывший берег. Мы принуждены были отложить опись до другого благоприятнейшего времени и, спустись в Берингов пролив, в 7 ч. 20 мин. вечера легли на NtW прямо к островам Гвоздевым. Нам хотелось пройти их по западную сторону, чтобы видеть и проверить положение острова Ратманова, виденного в 1816 году и так названного лейтенантом Коцебу. Ветер был крепкий, так что мы взяли у марселей рифы; ходу было до 8 узлов, и часто шел сильный дождь. К полуночи сделалось тише, и мы могли отдать рифы. Дождь перестал в два часа ночи, но туман продолжался; термометр показывал 2½°+.
В 8 ч. Утра, когда сделалось несколько яснее, мы увидели на NNW берег, казавшийся тремя островами, а на северо-восток еще другой, гористый. Судя по счислению, мы никак не могли положить, чтобы острова сии были Гвоздевы, но, подойдя к ним ближе, совершенно уверились, что это были они, а берег, виденный к северо-востоку, мыс принца Валлийского. Около полудня все их занесло туманом, и хотя мы не имели обсервации широты, но почти в самый полдень успели взять пеленги всех трех Гвоздевых островов и мыс принца Валлийского, который тогда находился от нас на OtN в 25 милях, самый же западный из трех Гвоздевых на NW 6° в 7½ милях. По сим пеленгам широта с карты 65° 40′ N, долгота 190° 48′ О, течение в четверо суток на NО 46° 37′ 31½ миль, отчего мы и сомневались, точно ли сии острова были Гвоздевы. Лежа на NNW, или по правому компасу на N, сим курсом по карте Сарычева должны мы были пройти по восточной стороне острова Ратманова, а по карте Коцебу в двух от него милях к востоку, почему и надеялись утвердить его существование.
В час пополудни нашел прегустой туман, и ветер засвежел. Глубина была 26 сажен. Грунт — камень с ракушкой. Мы убавили парусов, чтобы с большого ходу не набежать на остров, если оный существует, лежали прямо на север по правому компасу до 3-х ч. Таким образом мы сделали от полудня 18 миль, а глубина все еще не уменьшалась. По карте мы уже находились севернее острова Ратманова и прошли оный почти у самой восточной оконечности. Следовательно, не для чего было и итти далее к северу, и мы легли на северо-восток прямо в Зунд Коцебу, где было назначено место нашего соединения с шлюпом «Открытие».
Как туман помешал нам утвердить, действительно ли существует вьшеупомянутый остров, то и положено было исследовать сие на возвратном пути, если дозволят обстоятельства.
Войдя в Берингов пролив, мы немало удивились, не увидев льда, как у острова Св. Лаврентия, только за четыре дня пред сим нами оставленного. Неужели в столь короткое время лед мог растаять, тогда как солнце весьма редко проглядывало, а мы в эти четыре дня не имели обсерваций. Правда, что ветер стоял всегда южный, следовательно, и лед должно было отнести к северу, притом же и течение найдено нами также к северу*. Но лед, который мы видели у острова Св. Лаврентия, простирался на весьма большое расстояние, а берег к проливу сужается, то посему и самый лед должен был сплотиться более.
Уничтожение его не иному чему надобно приписать как тому, что часть его истерло бывшими свежими ветрами, другую же ветрами и течением унесло в Ледовитое море, а остальную разбросало по берегам. Когда мы привели на северо-восток, ветер скрепчал так, что мы должны были взять у марселей рифы. Ветер сей был риф-марсельный, с порывами от юго-востока, но иногда дул довольно тихий, вероятно от гор мыса принца Валлийского. К вечеру, когда сделалось тише и немного яснее, мы увидели на OtN½O горку, образовавшуюся тремя холмами. По описанию лейтенанта Коцебу, ей должно было находиться на южной стороне залива Шишмарева, но, впрочем, берега нигде не было видно; глубина была 22 сажени, грунт — ил и черная земля, а в 10 ч.— 15 сажен, грунт — ил.
В половине 11-го часа [30-го] по счислению мы-находились в широте 66°19’N и долготе 193°О. Отдали у марселей рифы, а в половине 1-го часа увидели на восток-северо-восток мыс Левенстерна, от коего на северо-запад плавали во множестве куски льда. Глубина в сие время была 14 сажен, грунт — серый песок, а в 2 ч. 7½ сажен и тот же грунт. Ветер дул весьма тихий от востоко-юго-востока. Хотя в сие время берега и не было видно, но лед, простиравшийся вдоль оного, находился от нас не далее двух миль и, вероятно, прилежал к берегу.
Около полудня заштилело, и хотя несколько прочистилось, но обсерваций мы не имели.
В полдень мы видели на берегу гору, но весьма неявственно и потому, не могли брать пеленгов. Судя по карте, данной нам Государственным Адмиралтейским департаментом, ближайший к нам берег был в 7½ милях, но по причине мрачности оставался невидным. Вскоре после полудня пронесло мимо нас мертвое животное, весьма походившее на свинью, шерсть на нем совершенно вылезла, и были видны уши. Мы были в недоумении; откуда бы взяться свинье, ибо известно, что в сих местах Азии и Америки животные сего рода не водятся. Плавая таким образом около льдов и между оными, временем, по прочищении несколько тумана, видны были берега, совершенно покрытые снегом. В 4 ч. Видели сквозь туман на северо-северо-запад берег, который почли за мыс Крузенштерна, т. е. за северный мыс Зунда Коцебу. В 6 ч. легли мы на NOtO в сей залив, но, пройдя несколько, увидели сплотившийся лед и в 10 ч. спустились на NNW к мысу Крузенштерна, где нашли также лед и в таком количестве, что не было возможности войти в Зунд.
Если бы мы не должны были дожидаться в сем месте «Открытия», то могли бы итти далее к северу для обозрения берега. Еще другой причиной, не дозволившей нам сего сделать, был постоянный южный ветер, при котором мы не могли бы лавировкой прийти (идя обратно на место соединения, если б пошли на север) скоро в Зунд и тем задержали бы шлюп «Открытие», который, не видя нас в условленном месте, мог бы предположить, со всей вероятностью, что мы еще не пришли из Уналашки, и потому не пошел бы вперед. Наконец, как лед не допускал подходить близко к берегу, самый же берег был весь покрыт снегом, то и не было никаких приметных мест для положения на карту; иногда могли бы мы принять лед за берег, а иногда и обратно. Правда, что впереди было несколько гор, но они почти беспрестанно закрывались туманом. Вот причины, убедившие нас оставаться при входе в Зунд до пронесения нового льда или до соединения с «Открытием». Глубина была 16, 15 и 13 сажен, а грунт — зеленый ил. С полуночи пошел мелкий дождь, и мы весьма желали, чтобы он усилился и разбил лед. В полночь, при продолжавшемся дожде и сильном тумане, мы находились от льда только в 60 саженях и слышали бурун около оного. Счисляя по карте Адмиралтейского департамента, мы были у самого берега второго селения от мыса Эспенберга к юго-западу, но по глубине и по мнимой широте 12 миль севернее. Барометр показывал 29 дм 71. А термометр 4°.
Течением ворочало наш шлюп во все стороны и несло к северо-западу. Вероятно, в сие время был отлив и течение шло от Зунда Коцебу, против входа коего мы находились. Глубина была 14½ саж., грунт — вязкий ил. В половине 8-го часа вечера по причине большого тумана мы убрали паруса и на глубине 13½ сажен, на иловатом грунте положили якорь плехт. Течение оказалось по правому компасу на северо-запад полмили в час. С полуночи носило около нас лед в довольном количестве и большими кусками. В три четверти 2-го часа течение переменилось и пошло на юго-восток по четверти мили в час. В 10 ч. дождь перестал.
К полудню лед усилился, стало выясневать, и начал открываться мыс Крузенштерна. В полдень нанесло на нас великое множество льдин, из коих иные были в длину до 20 сажен, и все неслись из Зунда Коцебу. Опасаясь, чтобы оными не причинило шлюпу повреждения или не подорвало канат, мы снялись с якоря и пошли к Гвоздевым островам по курсу WtS, чтобы, имея свободное время, исследовать и остров Ратманова. В 6 ч. вечера, казалось, что около мыса Эспенберга был проход свободный от льда, и мы немедленно спустились прямо к Зунду. Лед был виден с обеих сторон, но впереди казалось совершенно чисто. Однако, пройдя несколько, мы уверились, что и тут по причине скопившегося льда невозможно было плыть далее и потому, опять поворотив, стали лавировать назад. Ночь была ясная и тихая, и мы до самого утра держались у входа в Зунд, в 20 милях от берега.
В полдень 3 июля, ровно через год по выходе нашем из Кронштадта, мы находились почти посредине входа в Зунд Коцебу, имея мыс Крузенштерна по пеленгам на NО 28° в 20 милях. Пользуясь тишиной, мы спустили ялик и осматривали, не обтерло ли где льдом медной обшивки шлюпа, но не нашли никаких повреждений, кроме, что у некоторых гвоздей оборвало шляпки, которые тотчас заменили новыми. В полночь мы опять легли к острову Ратманова, но в половине 8-го часа утра, пройдя 17 миль, увидели к югу лед и, поворотив на другой галс, начали лавировать к условленному месту нашего соединения с шлюпом «Открытие».
Ветер между тем дул от северо-востока, и мы надеялись, что силой оного разломает и вынесет лед из Зунда. В полдень мыс Крузенштерна находился от нас в 28 милях попрежнему на NО 28°. В 4 ч. вечера, подойдя к оному на 14 миль, мы увидели от WSW, через N и О до SO сплотившийся лед, который занимал все пространство, какое только можно было усмотреть с салинга.
Видя совершенную невозможность войти в Зунд, мы опять спустились к острову Ратманова и на сем плавании капитан, я и штурман имели наблюдения долготы по расстояниям луны и солнца. Ходу было 7 узлов.
В полдень треххолмовая гора залива Шишмарева была от нас по компасу на SO 80°, а горы мыса принца Валлийского на S. По сим пеленгам, следуя карте Коцебу, остров Ратманова находится на SW 7° в 47 милях. Вскоре сделалось весьма пасмурно, пошел дождь, и ветер скрепчал от юго-востока до того, что принудил нас взять у марселей все рифы и спустить на низ брам-реи. К удовольствию нашему ветер сей продолжался недолго, и мы в половине 10-го часа вечера отдали рифы, а в 4 ч. ночи поставили брамсели.
8 ч. утра увидели мыс принца Валлийского по компасу на SO 48° и, взяв румб на другую гору, приметили, что во время ночи нас отнесло много к северо-западу. При свежем юго-восточном ветре мы плыли на юго-запад, прямо к островам Гвоздевым.
В 8 ч. вечера имели мыс принца Валлийского на О 11° в 6 милях; глубина шла от 10 до 6 сажен, потом начала прибавляться, и в полночь было уже 27 сажен, грунт — серый песок с мелким камнем. В начале 3-го часа ночи по компасу на StW½W увидели западный из Гвоздевых островов, а в половине 4-го, находясь от него по глазомерному расстоянию милях в осьми, легли на WSW, прямо на северную оконечность острова Ратманова. Вскоре нашел туман, и мы весьма на сие досадовали, ибо без сего случая могли бы видеть оба берега и все острова Гвоздевы, следовательно и остров Ратманова также бы не скрылся; однако в 8 ч. прочистилось. Идя вышеозначенным румбом, мы должны были пройти через сей остров, но опять его не видели, тогда, как судя по величине своей, он не мог от нас укрыться, ибо горизонт наш простирался кругом на 3 мили. Хотя и в оба раза, как мы желали осмотреть сей остров, был туман, но все-таки можно было заключить, что оный не существует или, по крайней мере, положен не на том месте. Весьма вероятно, что Коцебу принял туман за остров— обстоятельство нисколько неудивительное в сем море.
К полудню прояснело, и мы прямо по курсу увидели восточный мыс Азии, который в самый полдень находился по крюйс-пеленгу по правому компасу на SW 65° в 7 милях, широта его найдена 66°7’18″N.
Вычисления наши сего числа показали, что мы прошли не по острову Ратманова, как полагали, но севернее его миль 6, и потому еще была некоторая надежда найти его. Но когда в 3 ч. пополудни прочистилось настолько, что мы усмотрели острова Гвоздевы — Западный и Восточный, также и мысы Восточный и принца Валлийского, а острова Ратманова все не видели, то уже не сомневались в его не существовании и, спустившись, легли на StW прямо на него. Пройдя 11 миль сим румбом, в 5 ч. вечера мы имели северную часть Восточного мыса Азии на крюйс-пеленге по правому компасу на NW 79° 42′ в 14 милях. По оному широта сего места вычислена 66° 7′ 37″ N, средняя из многих вычислений 66° 6′ 15″ N, а самого мыса 66° 4′ 37″ N. В то же время западный остров Гвоздева был на NО 70°, в расстоянии от нас на 12, а от Ратманова 6 миль, но сего последнего было вовсе не видно, хотя острова Гвоздевы, лежащие далее его шестью милями, были видимы весьма хорошо, горизонт же наш простирался не менее 20 миль.
Итак, трехкратное, но бесполезное наше покушение осмотреть остров Ратманова принесло хотя ту пользу, что мы могли утвердительно опровергнуть его существование. В 5 ч. мы легли на NО в Зунд Коцебу, где уже надеялись застать шлюп «Открытие». В полночь сделался туман с дождем, но через час первый несколько прочистился, а второй совсем перестал, и мы увидели на востоке горы, юго-западнее залива Шишмарева.
Продолжая плавать при таких ветрах между льдами и подойдя ближе к мысу Эспенберга, мы имели вечером 9 июля свидание с дикими американцами из западного селения мыса Эспенберга.
Они приехали к нам в числе 48 человек на 5 байдарах и хотели променивать свои меха, но мы оных не брали, а одарили их табаком и другими мелочными вещами. Дикари сии приставали прямо к борту нашего шлюпа без всяких околичностей, но ни один из них не решался взойти наверх, сколько мы их ни уговаривали. Одеты они были в еврашичьих или выхухольных парках, весьма чисто сшитых, и почти все имели под нижней губой, по краям рта, прорезанные дырки, в кои был вставлен голубой крупный бисер, обделанный костью или каменьями разных цветов. Кажется, что по сим украшениям можно узнавать их старшин, ибо у некоторых бисер был большей величины и лучше обделан, нежели у прочих. Около ушей и носа вдоль по всему лицу были у них наколоты разные фигуры, и они готовы всегда и во всяком месте сделать на лице своем новую дыру, чтобы продеть в оную подаренную им нитку негодного бисера, особенно выбирали они голубой. Мы хотели выменивать у них оружие, а они вместо оного старались сбывать лисиц, из которых за каждую просили или топор или большой нож, но как сей товар их нам не был нужен для составления коллекции редкостей, то и одарили мы их одним табаком, на который они почти не обращали внимания. За каждую безделицу просили они весьма дорого, старались сторгованную уже вещь подменить на другую худшую, например, куницу — собачьим хвостом и т. д.
Из пеленгов 10 июля определили положение между мысами Эспенбергом и высокостью мыса Крузенштерна по правому компасу N и S 29 миль.
10 июля и следующие за ним полтора дня мы ходили около острова Шамиссо в ожидании шлюпа «Открытие».
11-го числа за штилем от островов Шамиссо к северу в 7 милях стояли на якоре и посылали штурмана для промера южного прохода. 12-го числа пополудни в 2 ч. снялись и пошли по южную сторону сего острова, где лейтенант Коцебу не проходил, желая промерить сей вход в губу, который, если бы только имел достаточную глубину, то, по-видимому, был преимущественнее северного по своей обширности, но течение препятствовало нам сие исполнить, и, ворочая шлюп, принудило итти северным проходом. В 4 ч. пополудни положили якорь на глубине 4 сажен, грунт — ил с песком, имея кошку острова Шамиссо в 1½ мили на SW 42°. На другой день в 8 ч. утра взяты были нами высоты солнца для определения долготы по хронометрам, и чтобы не терять в бездействии времени, мы решились съездить в восточное предместье губы Эштольц в намерении осмотреть Ледяные горы, так названные Коцебу и отстоявшие от якорного нашего места на 20 миль к востоку. Но как мы плыли при весьма свежем ветре от юго-запада, то и проехали до цели нашей не более З¼ часов. В сем отряде находились: командир шлюпа, я и еще некоторые из офицеров. Мы отправились туда в 9 ч. Утра на баркасе, вооруженном 4 фальконетами при пятнадцати вооруженных же матросах, а на случай мелководья взяли трехлючную байдару и двух алеутов с провизией на 6 дней.
Глубина по всей губе постепенно уменьшалась, берег отмелый, и потому мы за ¾ мили от оного с баркасом садились на мель. В губе сей можно приставать у одного только места на южной стороне ее, у самого восточного мыса, где есть небольшая низменность, но и здесь баркас подходил не совершенно вплоть к берегу, а сажен на 75. Подъезжая к сей низменности, мы увидели в большом количестве байдары и шалаши, множество людей, собравшихся около селения, и стаю собак. Любопытство видеться с дикими заставило нас пристать у низменности близ селения, где, как оказалось впоследствии, было самое глубокое место, но при всем том мы не доехали до берега сажен на 50. Я был в длинных алеутских торбасах и вышел первый вброд, имея за рукавами маленькие карманные пистолеты, заряженные пулями. Жители тотчас меня встретили, но с большой недоверчивостью, особенно старшина, который держался между мною и толпою своих на средине от меня шагах во ста. Дикари сии старались всячески не подходить ко мне близко, хотя я им и показывал, что не имел ничего в руках, на что и старшина мне отвечал тем же знаком. Когда же я им показал несколько табаку и других вещей, то вся недоверчивость со стороны их, повидимому, исчезла, старшина подозвал прочих, и все они подбежали прямо ко мне. Подружиться с ними было делом одной минуты.
Американцы, сев на земле полукругом, посадили меня перед собой в средине и начали здороваться, сморкая в руку и потом мажа по лицу, на что и я отвечал им таким же образом. Многие из них были вооружены пиками деревянными со вставленным камнем у одного конца и, казалось, составляли караул. Вскоре пристала байдара, на которой по мелководью переехал капитан с натуралистом и привез мое ружье. Когда же они вышли на берег, то я, сколько мог, старался объяснить новым моим знакомым о капитане и, кажется, успел в этом, ибо все жители встречали их весьма ласково и немедленно предложили на мену свои меха. Капитан наделил их всех без изъятия табаком, д аж е женщин и детей, которых было множество. Американцы охотно принимали сии подарки, но все не столько им радовались, как на острове Св. Лаврентия. Когда же мы им показали иглы и объяснили их употребление, то все женщины неотступно просили их, крича беспрестанно: «титита», «титита»; мужчины же хлопотали о бисере.
Расставя часовых около баркаса, на котором фальконеты были заряжены картечью, и велев команде варить обед, мы отправились в числе четырех человек вдоль берега к ледяным горам, взяв с собой топор, лопатки и проч. Жители сначала почти все нас сопровождали, но мало-помалу начали отставать, когда же мы проходили через их селение, то у каждой юрты стоял вооруженный пикой человек. Дикие просили, чтобы и мы подобно им, вернулись, но, видя, что их не слушают, немедленно нас оставили, и мы скоро дошли до своей цели.
В то время, когда дикие нас провожали, я был окружен более, нежели другие, чему причиной было, вероятно, то, что они видели на мне более золота как на вицмундире, так и на фуражке, и, обходясь со мной уже как с первым знакомым довольно вольно, уже начинали с вицмундира свертывать пуговицы. Желая остановить их, я погрозил им, и они перестали, но через несколько минут опять принялись за свою работу. Тогда, оборотясь к ним, я топнул ногой и так сильно ударил в грудь отвертывавшего у меня пуговицы, что выбил его назад из ряду бывших с ним товарищей. Он довольно хладнокровно отошел и совсем отстал от нас, но прочие были нашими провожатыми до самого селения. Известно опытами, что хотя со всеми дикими должно иметь ласковое обхождение, но при взятой заблаговременно осторожности ни под каким видом не позволять им наглости или смелости.
Когда мы пришли к вышепомянутым горам, то берег казался состоявшим из льда и имел вид ледяных утесов, вышиной, повидимому, до 15 футов с насыпанной сверху землей, толщиной около аршина, а к низу смешанного с глиной. Взойдя наверх, велели мы в некотором расстоянии от берега взрыть землю и вырубить фута на три лед, который оказался довольно чистым. Земля, покрывавшая его, состояла из мха, отчего ходить по ней было трудно. Весьма естественно, что вода, пробираясь по рыхлости мха все ниже и ниже, зимой замерзает совершенно, а летом не может растаять, будучи прикрыта от солнечных лучей мхом. К тому же, самое лето в сем краю не так тепло и продолжительно, и солнце показывается не часто. В самом деле, во многих других местах, далеко от сих льдов, мы пробовали взрывать мох и везде находили лед, даже впоследствии на острове Шамиссо. Вообще в сих странах, если земля рыхла или состоит из мха, то смело можно полагать, что под ней находится лед. В 1816 году натуралисты, бывшие на бриге «Рюрик», заключили было, что вышеописанный лед есть наносный с давнего времени, замытый песком и обросший мхом. Трудно поверить, чтобы столь ужасные глыбы могли плавать на мелком месте и составить, может быть, половину Америки. Мне кажется, что изложенное пред сим мнение Штейна, натуралиста нашего шлюпа, правдоподобнее.
Осмотрев ледяные горы, мы возвратились к баркасу обедать. Проходя селение, нашли жителей при тех же мерах осторожности, т. е. у каждой юрты и у каждой байдары стояло по вооруженному человеку, причем все байдары были совершенно готовы к спуску на воду. Тут жители опять пошли за нами и прочь уже не отходили, весьма желая и даже настоятельно требуя, чтобы мы завели с ними мену. Капитан Шишмарев, заметив между ними старшину, снял с себя медаль и надел на него, стараясь объяснить ему значение портрета на оной. Мы старались, сколько могли, уверить его в нашей приязни к его одноземцам и выучили выговаривать имя Александр.
После сего мы пригласили его к нашему обеду в раскинутую на берегу палатку. Дикарь сначала долго на сие не соглашался, и хотя после вошел в оную, но все еще был в большом страхе, между тем как осторожные его товарищи, запасшиеся на всякий случай оружием, окружили палатку. Старшина всему удивлялся, но сам ничего не ел, а когда подносили ему питье, то старался нас обманывать, выливая оное за парку и после вытирался, полагая сим уверить нас, что он действительно пил. Мы же притворялись, будто не замечали его хитрости. Белый сухарь почитал он за камень, ибо называл его сим именем. Однако, несмотря на сие, при расставании с нами выпросил у нас несколько сухарей. Находясь у нас, он беспрестанно перекликался с своими товарищами, кои в числе 200 человек нас окружили и, как казалось, рассказывал им, что мы делали.
По окончании обеда капитан позволил всем нам начать мену с жителями, чего сии последние неотступно требовали. Но никто из нас не мог успеть в сей торговле, ибо американцы весьма дорожились и за каждую вещь просили топор, или большой нож, которых мы с собой не имели. Оружия своего они, повидимому совсем не хотели променивать и мы не могли ничего получить от них, кроме нескольких луков, колчанов и стрел. Одеты они были в оленьи, еврашичьи, выхухольные, а некоторые даже в куньи парки и по нескольку раз в день переодевались для того ли, чтобы показать нам свое богатство, или чтобы при перемене погоды переменить и платье. Также имели они на себе оленьи штаны и торбасы, вместе сшитые. У женщин первые были гораздо шире нежели мужские, а парки красивее, с разными узорами. Низ оных иные имели круглый, а другие прямой, с сердцеобразными по бокам выемками, вероятно, для красы. Мужчины не накалывают себе лица вовсе, но некоторые красят его поперек и под гл азами синей краской, легко стирающейся пальцем. На против того, почти у всех женщин наколото на подбородке несколько синих же полос, а уши, как равно и у мужчин, проткнуты и украшены камнями или бисером, который также оба пола носят на голове и преимущественно любят голубой и красный, предпочитая крупный мелкому. Главнейшее же их украшение состоит в двух вещицах, сделанных наподобие большой пуговицы из кости или зеленого камня и вставленных в широкий прорез под нижней губой, а еще более из самого крупного голубого бисера, обделанного костью и также вставленного по краям рта. Украшение сих двух родов видели мы, однако, у одного только начальника, а у прочих же оно просто костяное; женщины вовсе его не имеют. Волосы свои мужчины носят венцом вокруг головы, как некоторые католические монахи, женщины же убирают их на висках косичками. Жители обоего пола роста среднего, и редко между ними можно найти слишком большого или опять слишком малого, хотя Кук пишет, что они все вообще малорослые.
Лица их недурны, и скулы несколько выдаются, как у многих азиатских народов и даже чукчей и алеутов, цвет кожи желтоватый и несколько потемнее сих последних. Власть начальника у них, кажется, сильнее нежели в других местах сего края, ибо когда мы просили его показать нам их пляску, то он обратился для сего к некоторым женщинам, и они тотчас повиновались. Когда они кончили свои танцы, то капитан наш вручил старшине для них подарки— которые сей последний роздал плясавшим тут же на месте, не удержав для себя ни малейшей безделицы. Вышеозначенная пляска, как известно, состоит из кривляний всем телом и из размахиваний руками в обе стороны, вскрикивая по временам в такт. Она не имеет в себе ничего приятного и выразительного. Вместе с сим, я считаю не излишним упомянуть о другом, следующем роде увеселений сего народа. Сажая малого ребенка на моржовую, кожу, которую несколько человек держат в руках, вскидывают в такт под песни весьма высоко. Ребенок, упадая на туго натянутую кожу чем случится, по упругости ее опять от нее отскакивает, потом упадает снова и таким образом продолжает сей мучительный танец, пока совершенно не придет в изнеможение.
Проведя таким образом несколько часов между дикими, мы решились в 5 ч. пополудни возвратиться. Хотя ветер и был крепкий от запада, но мы надеялись с помощью попутного течения приехать на шлюп еще до полуночи и потому отправились. Нам весьма не хотелось остаться ночевать посреди дикарей, ибо как они нам, так равно и мы им, были бы в тягость. Однако вышло не по нашему желанию. Простясь с жителями, которые неохотно с нами расставались, мы возвратились на баркас и отвалили от берега. Сделав два галса, хотя мы и выиграли, но весьма мало, а между тем всех нас и наши ружья облило совершенно. Тогда не видя никакой пользы от нашей лавировки, мы спустились опять к берегу и хотели пристать в других двух местах не столь близких к селению, но по причине сильного буруна и совершенного мелководья не могли сего исполнить и должны были снова остановиться у наших знакомцев. Увидя наше возвращение, они почти все вышли к нам навстречу, махая лисьими шкурами в знак своей радости. Должно признаться, что в это время наше положение было весьма неприятно. Ружья наши, мушкетоны, пистолеты и даже фальконеты совершенно замокли, так что их надобно было разрядить, обтереть и вычистить.
Для обороны нашей оставалось только несколько пик и тесаков. У американцев же, как мы после видели, было у каждого по несколько ножей; один за левым рукавом, другой за правым торбасом, а третий, длиной около ½ аршина, вдоль спины между крылец в деревянных ножнах.
Пристав к берегу, мы снова стали дружиться с дикарями, принялись исправлять и перечищать свое оружие, на что дикие смотрели с большим вниманием, и, как казалось, весьма понимали нашу работу.
Впрочем, они не обнаружили ни малейшего покушения сделать нам какое-либо зло и тем показали, что имеют добрые свойства. Видя нашу против них несоразмерность и в числе и в силах, мне пришло в голову навесть на них заблаговременно страх. Для сего вынул я из ящика свое ружье, которое только одно и осталось сухим, и, выстрелив в мимо летевшую чайку, убил ее. Жители сначала приведены были сим в страх, все вскрикнули от испуга, но когда увидели, что все кончилось смертью одной птицы, то начали хохотать, и один из них, схватив камень, убил им из руки также чайку, летевшую мимо и довольно высоко, после чего объяснил нам, что действие обоих орудий было одинаково. Другие его товарищи показывали после сего свое искусство в метании из рук камнем, попадая в цель шагов с пятидесяти, а из праща еще далее. Меткость их удивляла нас: двое из них убили по вороне шагах в полутораста.
Устроив на берегу палатку и распределив часовых на три смены, в каждой по пяти человек, составили мы из них цепь вокруг палатки шагах в 25 от оной и, желая обогреться от сырости и холода, начали пить чай, которым поделились и с бывшей при нас командой. Первые часовые стояли сначала с замоченными ружьями, но в течение часа остальные десять человек успели разобрать свои, вычистить их, зарядить вновь, так что вторая смена вступила уже в полной исправности. Первая, напившись чаю, немедленно привела и свои ружья в готовность к обороне. Было уже около 10 ч. вечера, и мы, желая успокоиться, старались всеми силами убедить жителей нас оставить. Они долго нас не понимали, а может быть, и не хотели повиноваться. Видя, что они продолжали окружать палатку, один из бывших с нами алеутов, знавший несколько слов агалахмутского языка, с помощью оного и пантомимов растолковал им наше желание. После сего он побежал весьма скоро и начал проводить около палатки на земле черту у самых часовых, объясняя, чтобы во время ночи никто не переходил оную. Некоторые из жителей все еще стояли около нас и смотрели на сию работу, но когда черта была близка к соединению вокруг, то все опрометью бросились за оную, как бы опасаясь некоего колдовства. Постояв несколько времени около черты, они сделали точно такую же свою, шагах в 5 от нашей, и показывали часовым пантомимами, чтобы и они за оную не ходили. После сего они еще с полчаса кривлялись, смеялись и, наконец, разошлись к селению и во всю ночь не приходили. Видя дикарей разошедшимися, мы легли спать и провели ночь довольно покойно, но в большой осторожности, осматривая весьма часто часовых и водя сами смены, причем отдавали им нужные приказания. В полночь все замокшие ружья были в совершенной исправности и готовности на случай нападения, к которому, впрочем, мы не подали ни малейшего повода, обходясь с жителями весьма ласково и одарив их разными вещами.
В 3 ч. утра, когда только показался свет, жители начали мало-помалу сходиться около черты, и через четверть часа были уже все подле оной со своими лисьими шкурами, но часовые не допускали их далее. Это повидимому оскорбило американцев, и они толковали нашим матросам, чтобы и они к ним не ходили, смеялись над ними и некоторые д аж е начали прорываться, махая и грозя своими большими ножами. Часовые криком своим дали нам о сем знать. Все спавшие в палатке были пробуждены сим шумом, и мы опасались, чтобы не вышло дурных последствий. Прежде всех вышел я и начал здороваться с жителями, а вскоре за мной явился и капитан, который, обласкав их, велел своим часовым итти к палатке, показав и диким, что они могли туда следовать. Это восстановило спокойствие, и началась мена, столько же для нас невыгодная, как и накануне, ибо за каждую малейшую вещь с нас просили или топор или нож. Капитан хотел было выменять однолючную байдарку, и дело совсем уже было налажено, как вдруг топор, предложенный за оную, не понравился продавцу, ибо имел на себе несколько ржавчин. Во время сего торга я расхаживал между нашими людьми и американцами, присматривая, чтобы не вышло между ними чего-нибудь неприятного, как и действительно случилось, и могли бы выйти весьма дурные последствия, если бы я не предупредил оных подарками. Мена, как я уже упоминал, происходила по неотступному настоянию жителей, и мы принуждены были, хотя или нехотя, покупать то, что нам предлагали, даже вовсе для нас ненужное. Случилось при сем, что один матрос, купив из двух вместе связанных горностаев одного, начал отрезывать оный ножом и задел им нечаянно по руке продавца, державшего еще оба меха. Немедленно начался ропот и шум, и если бы я не одарил раненого их, то все его товарищи могли бы возмутиться, а тогда нам, 15 человекам, пришлось бы трудно разделываться с 200, имевшими каждый по три ножа и мастерски действовавшими из праща и проч. Вскоре после сего я зашел к себе в палатку и увидел в ней дикого американца, здорового мужчину, рассматривавшего пистолет, оставленный мной на столе. Оный был заряжен пулей, сдавал с первого взвода, на котором и стоял, а американец трогал его без всякой осторожности и глядел прямо в дуло. Испугавшись последствий, какие могли произойти от сего, я подошел к нему, взял пистолет и, отводя от него дуло, старался объяснить знаками, что пистолет мог выстрелить и его убить. Дикарь, вероятно, понял меня иначе, т. с., что за трогание пистолета я убью его, в одно мгновение пришел он в ярость и с сверкаюшими глазами ударил меня в левый бок, около живота, своим копьем. К счастью, оно только прорвало бывший на мне теплый бекеш, жилет и брюки и, ссадив кожу, остановилось. Я не успел еще одуматься, как выхватил он из-за спины длинный свой нож и замахнулся на меня, между тем как пика оставалась древком на полу, а камнем во мне.
Видя зверство дикаря и, так сказать, сверкающие от злобы глаза его, притом боясь быть причиной дальнейшей ссоры между нашими и американцами, а через то, конечно, виновником смерти многих, я молчал, махая рукой и показывая, что я не боюсь угроз. К счастью, с сим же вместе вошел в палатку один из матросов, Сальников, а вскоре и другой. Американец, увидев их, с видом величайшего хладнокровия вложил нож обратно в ножны, вынул пику и преспокойно вышел из палатки. Матрос, подозревавший из виденного им и более из моего расстройства, что у меня случилось с диким какое-либо неприятное происшествие, спрашивал о причине, но я успокоил его и скрыл оную, ибо опасался, чтоб люди наши не вздумали отмстить за своего офицера и через то произвесть кровопролитие. Я обещал дать червонец тому из сих двух матросов, который успеет выменять у американца ранившее меня копье.
Матросы бросились догонять дикаря, и через несколько времени принесли ко мне копье, вымененное ими за два ножа и зеркало. Получив оное, я тшательно сохранил его и по сие время сберегаю на память в моем собрании редкостей в числе прочих орудий.
Упомянув выше об одежде и некоторых увеселениях сих американцев, я еще не говорил о их нравах н жительстве. Сколько мы могли заметить, они весьма честны в торговле, ибо случалось, что иной из них, желая купить у нас понравившуюся ему вещь, брал ее в селение посоветоваться с женой или родственниками, и если она не одобрялась, то немедленно приносил назад, отыскав продавца. Что же касается до рода их жизни, то по всему видимому он должен быть кочующий. Это доказывается тем, что в селении их не было настоящих юрт, а стояли небольшие шалаши, сделанные из шестов наподобие конуса и покрытые моржевыми кожами. Да и капитан наш, в бытность его в сих местах в 1816 году на бриге «Рюрике», не видел здесь никакого селения.
Жители же, сколько мы могли понять из их слов и объяснений, прибыли сюда из внутренности земли, хотя множество байдар доказывало, что они долженствовали быть приморские. Я полагаю, что если они бывают во внутренности, то единственно за изделиями европейцев, вымениваемых ими, по всей вероятности, от Гудзонской компании, ибо когда мы их спрашивали, откуда они получали большие ножи, то они показывали на восток. Однолючные байдарки сих американцев неодинаковы с алеутскими, но менее оных, нос имеют гораздо острее, совершенно плоски и верхней посредине весьма возвышенны, дабы человек мог залезть во внутренность. Езжалых собак, родом похожих на камчатских, было у них также весьма много.
По приглашению старшины капитан и я влезали ползком в его шалаш, где сидели две покрытые женщины. Внутренность его была завалена рыбой, жиром, кишками и всякой нечистотой. Хозяин показывал нам в оном свое богатство, состоявшее в ножах, тесаках и других железных вещах весьма чистой отделки, полученных им, как он объяснял, из Гудзонской компании.
Оружие сего народа составляют луки со стрелами, которые хранятся в кожаных шитых колчанах и имеют на концах острые обделанные кремни, пики их также из простого дерева, и более, как кажется, из выкидного, с обделанным же кремнем на конце. В пищу употребляют они, как мы видели, моржовые, нерпичьи и китовые мясо и жир, мелкую рыбу, которую жарят просто, кидая на уголье, и птиц, жареных таким же порядком. Около каждого шалаша было не менее четырех собак. Из мехов имеют они красных лисиц, речных бобров, песцов и медвежьи шкуры.
Когда мы опять обходили вокруг селения, то у каждого шалаша стояли опять по два человека с копьями.
Одарив старшину разными стеклянными вещами, мы возвратились к баркасу и в 11 ч. утра, когда течение начиналось из губы, отправились к шлюпу, куда приглашали приехать и американцев, обещая им дать топоров и других подарков.
В 6 ч. вечера мы прибыли благополучно на шлюп и узнали, что вчерашнего числа в наше отсутствие жестоким западным ветром дрейфовало его почти на три мили к юго-востоку. Поутру посылали баркас с матросами на остров Шамиссо для рубки дров из выкидного леса, которого и привезли к нам до 10 сажен, с таким же числом дюжин голиков, нарезанных из тальника и ольховника. Деревья сии, растущие на означенном острове, хотя и не в большом количестве, служат доказательством, что климат на оном не весьма суров. За несколько дней перед сим мы видели на берегу в большом количестве снег, а теперь уже пошли деревья в цвету и великое множество морошки, но еще несозрелой. На сем пространстве берега растет трава багульник, которую жители мешают с табаком, чтобы скорей опьянеть. Здешние американцы — страшные охотники до курительного табака. Набив им трубку, сделанную из дерева, и смешав его с багульником, а когда такового нет, то удовольствуются одной последней травой, при курении втягивают они весь дым в себя и удерживают его в продолжении по крайней мере пяти минут, до тех пор пока сделаются пьяны и совершенно лишаются чувства. В сем положении начинается у них рвота и происходит более четверти часа, пока они опять придут в чувство. Когда они после сего встают, то, судя по лицу их, можно подумать, что они пришли с большого пьянства. Это мы не раз видели у американцев, бывших в селении в губе Эштольц.
14-го поутру при хорошей погоде капитан, я и штурман брали в другой раз высоту солнца для поверки хронометров, коих ход несколько переменился по выходе из Уналашки, а вечером шлюп наш перешел ближе к острову Шамиссо по юго-восточную его сторону и лег на 8¼ сажен глубины на иловатом грунте; барометр показывал 29 дм, а термометр 10½°.
Капитан наш намеревался отправиться на другой день на баркасе для подробного осмотра губы Спафарьева, не описанной Коцебу. Если же бы после сего «Открытие» все еще не пришел, то располагал он с своим шлюпом итти к губе Доброй Надежды. Там хотел он остановиться на таком расстоянии от берега, чтобы мог видеть прибытие начальника экспедиции и отправить баркас для точнейшего исследования небольшого пролива, который, по мнению его, мог соединяться с заливом Шишмарева.
На другой день по приезде нашем с берега, мы осматривали кругом остров Шамиссо и нашли признаки бывших на нем на кочевье диких. Шалаши их как были оставлены, так и оставались, только шкуры, покрывавшие их, были сняты. Во многих местах еще тлелся огонь, валялась раскиданная мелкая рыба и проч. В этот же день мы были с двумя алеутами на охоте как на острову, так и на байдарах около берега и убили до сотни Топорков, айр и урилов, которые и были привезены на шлюп. Некоторые употреблялись к нам на стол, а другие были отданы команде.
* Летом по большей части здесь бывают южные ветры, а от того и течение всегда на север.
<< пред Глава VI след >> Оглавление