Плавание от порта Св. Франциска к Сандвичевым островам. — Приход к острову Ваге. — Пребывание на сих островах и замечания об оных.
11-го февраля, в 4 ч. пополудни мы прошли на траверсе камин Фаралонес в пяти милях. Между тем как ветер делался все свежее и постоянно отходил к северо-западу, мы видели вечером опять комету и в том же положении, как накануне. В сие время, вероятно от разности компасов, шлюп наш далеко уходил от «Открытия» на ветер, почему мы легли полевее, а с 8 ч. Означали свои места фальшфейерами. К рассвету «Открытие» был у нас далеко под ветром, а к ночи так отстал, что мы должны были убавить парусов. К сему же времени настала дождливая погода и ветер так свежел, что принудил нас брать рифы и убавлять стакселей. Таким образом держались мы с «Открытием» во всю ночь. 14-го видели мы множество малых медуз с парусами и глупышей, также чаек и еще небольших морских птиц серого цвета, летевших более на северо-восток. Из сего оставалось отгадывать: существовала ли еще поблизости нас какая-либо неизвестная земля, или сии были птицы с берегов Америки, от коих мы находились в 420 милях?
15-го, пред захождением солнца, при тихой погоде мы видели бурных птиц и черного альбатроса, а иногда китов, около нас плававших.
16-го, под вечер, видели еще альбатроса и множество дельфинов, кои играли близко нашего шлюпа. Чрез сутки ветер опять начал крепчать и был сопровождаем шквалами и дождем, однако к вечеру 18-го сделался штиль, барометр же стал понижаться довольно скоро. Ночью мы терпели сильную качку. Ветер мало-помалу свежел, принудил нас взять пред полуднем два рифа у марселей, между тем как дождь лил ливмя. После частой перемены ветра, в ночь на 21 февраля сделалась сильная гроза, продолжавшаяся почти до вечера и заставившая нас взять по третьему рифу у марселей.
22-го погода была самая непостоянная, хорошая сменялась дурной, иногда по несколько раз в сутки до самого прихода нашего к Сандвичевым островам. 26-го числа начальник экспедиции объявил Шишмареву свое желание пролежать, сколько ветры дозволят, по параллели 28° около оной, полагая на сем пути увидеть означенный у Лаперуза с испанских карт островок Лахара (Lahara); в случае же неуспеха держать в пассат к западу до Сандвичевых островов. В сей же день вечером мы видели небольшую береговую птицу черного цвета.
В полдень 3 марта означенный островок Лахара был от нас почти на W в 141 миле по правому компасу, почему мы к нему и держали, но все не надеялись его видеть, ибо Лаперуз, проходя около сей же параллели, здесь его не нашел, а означил в другом месте. На другой день, в полдень же, мы находились в широте 28° 7′ 52″ N и по наблюдению имели о-в Лахара по карте Арровелиста на SW 68° в 57 милях, но не было ни малейшего признака близости берега.
Поутру 5-го числа мы видели небольшую черную птицу, казавшуюся из береговых и однажды севшую к нам на шлюп; также около нас плавало много китов. 6-го числа, в полдень, упоминаемый островок по той же карте лежал на NО 77° в 8 милях, но, невзирая на ясность и чистоту горизонта, не был виден.
11-го числа в 4 ч. утра, после проливного дождя и сильного порывистого ветра, «Открытие» скрылся у нас из виду. Мы зажгли фальшфейер, но ответа не получили. Полагая, что он при перемене ветра поворотил на другой галс, мы сему же последовали и на рассвете увидели его весьма далеко под ветром, почти у нас на траверсе. Для сближения с ним мы прибавили парусов и в полдень, подойдя ближе, взяли курс SSW, которым, казалось, лежал «Открытие». Вечером мимо нас пролетело несколько бурных птиц, из коих одну поймали и которую я сохраняю в моем собрании редкостей.
14-го после полуночи мы увидели, что на «Открытии» убирали брамсели и отдавали грот-марса-фал, как казалось, для починки. Это заставило нас поубавить парусов, но в 3 часа мы поставили опять все. 15-го, держа курс в самый пролив, между островами Муве и Оваги, мы имели течение по 8 узлов в час и сего числа после полудня увидели в первый раз на сем тракте летучую рыбу. «Открытие» сделал сигнал: в 8 ч. вечера привести к ветру и лечь в дрейф, что нами и было исполнено. В 5 ч. утра со шлюпа «Открытие» пустили ракету. Это был знак спуститься к юго-западу. Через час показался в мрачности остров Оваги, коего горы совершенно были покрыты облаками. Быв к нему ближе, нежели «Открытие», мы сделали сему последнему сигнал о видимом нами береге. В 10 ч. мы вошли в вышеозначенный пролив и принуждены были по крепости ветра убрать брамсели.
Скоро горы Монакаа и Мона-Роа показали свои вершины, белевшиеся от снега. В 11 ч. жестокий порыв заставил нас взять все рифы у марселей и у нижних парусов, но чем ближе мы подходили к берегу, переменявшему свое положение, тем становилось тише. Вечером показались на берегу во множестве огни, а ночью, держась с «Открытием» и следуя ему, мы ложились в дрейф. После полудня, при ясной погоде и тихом ветре с моря, мы поставили все паруса и шли за «Открытием», бывшим от нас полмили и имевшем курс на восток, к губе Каракекуа. В 4 ч. он скрылся из виду, и мы остались штилевать у бухты Тиататуа. В 9-м часу задул легкий ветерок от северо-северо-востока, и мы, пользуясь оным, пошли также к Каракекуа, но, пройдя 10 миль, опять заштилели и провели так всю ночь, во время которой шел мелкий дождь. На рассвете должно бы нам было находиться ввиду означенного залива, но мы увидели себя почти на прежнем месте, вероятно по причине сильного течения от юга. В 10 ч. утра, когда подул морской ветер от юго-запада, мы, поставя лисели, пошли к Каракекуа и вскоре увидели «Открытие», лежавший к нам бейдевинд.
Около полудня приехал к нам на лодке островитянин Адамс, управлявший островом Оваги во время отсутствия из оного короля. Зная несколько по-английски, он объявил нам, что король уже четыре месяца живет на острове Вагу, о чем мы немедленно хотели сообщить начальнику экспедиции, но когда соединились с его шлюпом, то получили приказание взять курс на северо-запад — знак, что и ему уже известно было присутствие короля на Ваге. Адамс привез с собой шесть связок сладкого картофеля и три арбуза, что все хотел подарить нашему капитану, быв, конечно, уверен, что будет отдарен за сие большим. Шишмарев объявил ему, что не хочет подарка, а желает иметь все за плату. Саидвичанин тотчас согласился и получил за свой товар четыре ножа, ножницы и бутылку рому. В каждой связке картофеля было по 50 штук.
Мы весьма удивлялись, не встретив во все наше плавание ни одной лодки кроме Адамсовой, тем более, что ни теперь, ни перед нами не было известного табу. Островитяне же на вопросы наши по сему предмету отзывались незнанием причины. Однако вскоре приехали к нам две лодки, почти ничего не привезшие. Ночью, когда мы плыли к острову Вагу, нашел шквал от северо-северо-запада, а на рассвете «Открытие», ушедший по свежести ветра вперед, совсем скрылся, так что не был виден с салинга. В 6 ч. утра, при ходе 7½ узлов, усмотрели мы островки Тагуреи и Ранай, вскоре за ними остров Маратай, а с половины 10-го и шлюп «Открытие», заштилевший у второго из означенных островов.
Вскоре после полудня «Открытие» скоро пошел вперед и около 4-х часов скрылся опять из виду. Между тем как мы подвигались, тихий юго-западный ветер в 5 ч. переменился на северо-восточный. Мы весьма порадовались сей перемене, ибо надеялись увидеть засветло остров Вагу, которого южный мыс открылся, действительно, через час сквозь пасмурность. Вся же остальная часть была покрыта густыми облаками. Полагая, что «Открытие» недалек к гавани Ганаруру, а может быть станет близ оной на якорь, мы, пользуясь попутным ветром, намерены были пройти на подветренную сторону о-ва Вагу и при входе к его гавани всю ночь держаться под парусами. В рассуждении же пасмурности, покрывавшей сей остров, опасаться было нечего, ибо как оный довольно высок, около него везде глубоко и может быть близко проходим, даже на полмили, то всегда можно было его видеть и в случае нужды отойти, особенно при ветре, который мы имели.
В 8 ч., находясь в 20 милях о т берега, усмотрели огонь и шли прямо к нему. Подходя ближе, увидели ракету и, догадываясь, что оная должна быть с шлюпа «Открытие», продолжали путь, отвечав фальшфейером. В самом деле, два фальшфейера, зажженные один за другим, утвердили нас в нашей догадке, ибо сигнал сей предписывал нам держаться ближе к «Открытию». Милях в 12 от южного мыса острова Вагу мы с ним сблизились и, убрав все паруса, кроме марселей, по примеру его легли на юго-запад.
Проведя таким образом всю ночь, оба шлюпа в 5 ч. Утра спустились к острову Вагу, но вскоре заштилели. Брав в сие время пеленги, мы заметили по оным, что остров Маратай положен у Ванкувера не весьма верно и должен бы быть отнесен несколько к северо-западу. В 9 ч. при задувшем ветерке от северо-северо-запада, мы начали лавировать, но около полудня опять заштилели.
Потеряв сутки времени без всякой пользы по причине беспрестанного штиля, мы не прежде как в 9 ч. Утра 20 марта, воспользовавшись попутным ветерком, могли итти в Ганаруру. Хотя и должно было полагать, что шлюп «Открытие», находившийся от нас далеко, мог не ранее вечера подойти к берегу и лечь к ночи на якорь, но мы уже решились не дожидаться его, а итти прямо в гавань, будучи благоприятствуемы попутным ветром. Иначе, отложив сие до следующего утра, нам бы пришлось может быть итти буксиром, для чего должно бы было нанять двойные сандвические лодки, платя за каждую по 40 пиастров, ибо по тяжести нашего шлюпа гребные суда оного были недостаточны для введения его в гавань. По входе же в оную мы могли бы помочь «Открытию» нашими судами и через то избегнуть напрасной издержки.
Едва успели мы обогнуть южный мыс острова Вагу, как приехали к нам два англичанина, отправлявшие лоцманскую должность. Опросив нас по обыкновению, какое судно, куда идет, за чем и т. п. для донесения о сем береговым старшинам, один из сих англичан остался у нас, а другой отправился на остров испросить нам позволение войти в гавань. Между тем как мы подвигались к оной, приехал к нам один из важнейших старшин острова, друг короля и племянник первого старшины всех островов, Край-Моку, который назывался Тамегамега в честь покойного короля сего имени. Он прибыл в сопровождении англичанина Бикли, объявившего о себе, что он исправлял должность гавенмейстера в Ганаруру.
Во время же бытности здесь брига «Рюрика» он находился в звании коменданта крепости и потому еще был знаком капитану нашего шлюпа. После первых взаимных приветствий Бикли спросил Шишмарева, будем ли мы салютовать крепости? Ему отвечали, что в виду «Открытия» не можем сего сделать и, показав на сей шлюп, объяснили, что должно от него ожидать салютации. Это было переведено находившемуся у нас старшине, который, повидимому, сим остался доволен.
Скоро после сего возвратился лоцман, ездивший на берег за позволением нашему шлюпу войти в гавань. Мы в сие время находились уже при входе в оную, где самая малая глубина в низкую воду бывает не менее 3 сажен и где весьма хорошо видно дно, усеянное кораллами. В 11 ч. утра мы положили якорь на глубине 5 сажен и вязком грунте, против самой крепости Кагуману. В сем месте суда могут лежать на одном якоре, ибо ветер дует только с двух сторон — с берега или с моря; течение почти незаметно, и притом гавань так закрыта, что не только волнения, но даже ни малейшей зыби в ней не бывает. Сверх сего, по тесноте самой гавани суда становятся в оной так близко одно к другому, что, лежа фертоинг, им трудно бы было поворачивать и потому канату отдают весьма мало, чему способствует доброта грунта. По фарватеру же для фертоинга кладут верп, как и мы сделали. Едва мы вошли в гавань, как были окружены множеством старшин, приехавших с острова к нам только для того, чтобы сказать нам арога (здравствуй) и выпить по рюмке вина, к чему они приучены посещающими их американцами. Еще не доходя гавани Ганаруру мили за две, были мы встречены множеством дикарей, поспешавших к нам частью в лодках, частью же вплавь и, таким образом, провожавших шлюп при весьма тихом ходе до самого якорного места. Тогда из вежливости мы позволили войти к нам только немногим старшинам, которые, посетив нас со своими женами и дочерьми, начали тотчас безнравственные предложения, но оные были решительно отринуты. Нас весьма позабавило то, что сандвичане, увидев нашего священника, человека лет 70 от роду, по длинной и широкой его рясе, со скуфьей на голове единодушно приняли его за женщину, и нам стоило большого труда вывести их из сего заблуждения.
В самой гавани мы нашли четыре американских судна, из которых два прибыли туда для торга с сандвичанами и у северо-западного берега Америки, а два остальных сбирались на китовую ловлю к берегам Японии и Курильским островам. Некоторые капитаны сих судов приезжали к нам с визитом и взаимно приглашали к себе.
Морской ветер, позволивший нам войти в гавань, продолжался недолго и вскоре зашел к северо-востоку, почему «Открытие» не ранее вечера мог положить якорь у входа в гавань. В ожидании его мы приступили к осмотру нашего такелажа и нашли самые незначительные повреждения, все прочее было в совершенной исправности.
После полудня 21 марта офицеры и прочие чиновники нашего шлюпа ездили на берег к старшине Буке, управлявшему островом в отсутствие короля. От него узнали мы, что его сандвичанское величество уже давно отправился на остров Муве собирать людей для поселения на острове Вагу и в скором времени должен возвратиться на сей последний со всем своим флотом, состоявшим из 8 или 10 бригов и других парусных судов.
С первой минуты нашего входа в гавань мы уже были окружены множеством лодок с островитянами, кои привезли нам для продажи разные безделицы, прося за оные талеров. Так-то приучили их к сему европейцы! Когда же наступил вечер, явилась торговля иного рода, о которой еще до меня писали все путешественники, заходившие в сии страны. Это были красавицы, кои окружив шлюп, ожидали вторичного позволения взойти на оный. Не получая ответа, они много сердились, шумели, пели песни и делали разные кривлянья, но все не помогало, и мы дали им знак ехать домой. С явным прискорбием повиновались они сему отказу и хотя поехали обратно на берег, но явились опять на другой вечер и повторяли сие ежедневно во все наше пребывание в Ганаруру, хотя всегда без успеха.
Между тем как продолжавшийся противный ветер все еще не позволял «Открытию» войти в гавань, около полудня появился королевский флот, состоявший из четырех бригов и стольких же шхун под флагами, состоявшими из семи полос, кои означали 7 островов, а как первое европейское знакомство сандвичан были англичане, то в память сего первые поместили в углу своего флага английский гюйс. На судах сих король привез 4500 человек целыми семьями для поселения на Вагу, избранном им своей резиденцией. Предпочтение сего места острову Оваги имели для него важные выгоды, ибо ни один из Сандвичевых островов не имеет гавани лучшей Ганаруру, способной для содержания флота и защищаемой крепостью, на которой при нас находилось сорок девять пушек от 3- до 12-фунтового калибра.
В полдень за противным ветром королевские суда остановились на якоре; вечером же, воспользовавшись маловетрием, бывшим ненадолго с моря, с помощью буксира потянулись в гавань. Нас весьма занимало сие зрелище, в котором мы видели усилия еще почти дикого народа к достижению, или лучше сказать, к подражанию европейской образованности. Должно признаться, что сандвичане, обязанные за все сие Тамегамеге, быстрыми шагами подвигаются к просвещению. Вспомним только, в каком состоянии оставил их бессмертный Кук, принесший на одном из островов их важнейшую жертву, какую только может принести человек для пользы наук и торговли, в каком находятся они теперь, менее нежели через пятьдесят лет после его смерти, и какую печальную картину варварства и невежества представляют собой по сие время все другие обитатели Южного моря, с которыми сандвичане стояли тогда на одной степени.
Впереди флота, входившего в гавань, находилась яхта, везшая короля и салютовавшая из пяти пушек, на что крепость и остальные суда отвечали сим же числом выстрелов.
Ночью сделалось совершенное безветрие. В 5 ч. Утра шлюп «Открытие» пушечным выстрелом потребовал к себе наши гребные суда для буксира и с помощью оных через два часа втянулся в гавань, где бросил якорь подле нашего шлюпа.
Еще до прихода «Открытия», когда королевская яхта встала на якорь в гавани, мы просили позволения представиться королю, но он объявил нам через своего чиновника, что по причине неубранства и непорядка на яхте не может принять нас сего числа, а отлагает сие до 10 ч. утра.
Когда наступило сне назначенное время, то капитаны и прочие офицеры обоих шлюпов, одевшись в новые мундиры, в сопровождении Бикли, вызвавшегося служить нам за переводчика, отправились к королю, уже переехавшему на берег. Король принял нас в пространном шалаше, превосходившем величиной все прочие, его окружающие, и коего внутреннее убранство состояло в постланных на полу рогожах. Когда мы сказывали наши фамилии, то он каждого из нас брал за руку и приветствовал словом «арога» («здравствуй»). На нем были суконные брюки кофейного цвета и белая фланелевая фуфайка, волосы он имел остриженные почти по-европейски и сзади з а плетенные в косу. При особе его находились три прислужника, из коих двое отгоняли от него веерами мух, что производило в шалаше некоторую прохладу, а третий носил за повелителем своим чашку с ароматными травами, в которую сей плевал и сморкался почти беспрестанно. Служители сии, избираемые, как мы после узнали, из старшин, должны находиться при короле безотлучно, и если он с кем разговаривает, то, невзирая ни на какое лицо, они становятся подле его величества.
Кроме короля и означенных трех сановников стояли в шалаше только один старшина и между ними любимая его королева. Свиту же короля составляли несколько человек в соломенных шлемах с ружьями в руках. Некоторые из них были совершенно нагие, иные г. одних рубахах, другие не имели на себе ничего, кроме жилета или панталон, а несколько были в одних сапогах или башмаках. Обязанность их стоять у дверей, но в шалаш не входить, а как они заслоняли собой вход в королевскую палату, то без небольшого окна, находившегося в стене, мы бы оставались в совершенном мраке.
После первых приветствий король пригласил нас посмотреть его яхту и, взяв с собой нескольких своих чиновников, поехал вместе с ними и нами на наших катерах.
По приезде на яхту король объявил капитану Васильеву, что будет нам салютовать из 5 пушек, почему начальник экспедиции тотчас послал приказание, чтобы оба шлюпа на салют королевской яхты отвечали равным числом. Но как на шлюпе «Благонамеренном» не были заряжены пушки, то оный и не успел отвечать на салют яхты вместе с «Открытием», а исполнил сие уже несколько позже, на что и с яхты вторично было произведено 5 выстрелов. Вместе с яхтой палили: крепость, флот и даже, несколько минут спустя, некоторые американские суда.
Король пригласил нас в свою каюту, где просил сесть вокруг большого стола, покрытого сукном, сам же сел на первое место, посадив по правую сторону себя капитана Васильева, по левую — капитана Шишмарева, а прочие из нас поместились возле них без всякого различия чинов. Для любимой королевы поставлен был подле короля стул, а за ними, на полу, расположились отгонятели мух и чиновник с плевательницей. При сем случае заметили мы некоторое различие между означенными прислужниками короля и королевы.
Первого обмахивали, как уже выше сказано, двое простыми соломенными веерами, вторую же только один, но зато султаном, сделанным весьма красиво и чисто из красных перьев, носильщика же плевательной чашки она не имела. Бывший при нас за переводчика Бикли не садился, а стоял по левую сторону короля, между ним и капитаном Шишмаревым. Несколько старшин, вероятно знатнейших, вошли также в каюту, но не имели места за столом. Разговор наш завелся тем, что мы начали хвалить королевскую яхту, которая действительно того заслуживала, между тем как негр из Африки, вероятно попавший на Сандвичевы острова с какого-нибудь американского судна, что доказывалось его собственными словами и знанием английского языка, одетый в одну только белую рубаху, принес на стол несколько стаканов, рюмок и четыре полно налитые карафина и, сказав, «ром, бранде, джин, вайн»,—удалился. Тогда король начал нас потчевать, предоставляя все нашему выбору, а для себя налив рюмку вина. Мы последовали сему примеру и выпили за его здоровье, чем он повидимому был весьма доволен и благодарил нас словом — «арога», в котором заключаются все сандвичанские комплименты.
Королева, умершая впоследствии в Лондоне, называлась Камегамега и была женщина необыкновенного роста и толщины. Хотя для нее и был поставлен стул, но она недолго на оном сидела, а беспрестанно ходила по каюте и била тяжеловесной своей рукой сидевших на полу старшин, которые, хотя и морщились от боли, но старались показывать, что были весьма довольны сим знаком внимания. Начальник нашей экспедиции просил короля, что так как мы зашли в Ганаруру только за свежей провизией и долго пробыть в сей гавани не могли, то нельзя ли нас поскорее оной удовольствовать и назначить человека, который бы доставлял ее на наши суда. Король в ответ на сие обещал доставлять нам свиней сам, а снабжение зеленью поручил англичанину Бикли. Вследствие сего распоряжения мы ни в чем не нуждались, ежедневно получали от короля свежее мясо, а иногда в небольшом количестве и рыбу. Кроме свиней, за которых король взял с нас по 3 талера за каждую, все прочее посылал он нам в подарок.
Яхта, на которой мы находились, заслуживала быть и не у полудикого островитянина. Она была построена в Америке одним богатым гражданином и по смерти его продана торговавшим с сандвичанами американцам, которые в свою очередь уступили ее тамошнему королю за 80 тысяч пиастров, или 400 тысяч рублей. Сумма ужасная, при сем должно еще заметить, что американцы взяли за яхту не чистые деньги, а сандальное дерево, ставя пикуль оного, или 133 фунта английского весу, в 10 пиастров, намеревались продать оный в Кантоне за 12 и до 15 пиастров. Выгоды сии покажутся однако не столь великими, когда увидим, что продавец должен был дожидаться несколько месяцев сего леса, растущего далеко от гавани Ганаруру, по северной стороне острова, и который люди по срубке должны нести на себе не малое расстояние, а потом грузить для перевоза в гавань.
Если верить капитану Горнеру, который должен был получить за яхту дерево, то ему приходилось простоять у Вагу по крайней мере с год времени. Это, конечно, делало ему значительный ущерб, а оставить на сие время Сандвичевы острова он не решался, опасаясь лишиться платы. После сего не удивительно, что американцы продают здесь свои суда такой ценой. От них куплен весь королевский флот, также за сандальное дерево и, вероятно, недешево. Яхта, о которой здесь говорится, построена из крепкого дуба шхуной, со всеми качествами хорошего мореходного судна. Вооружена она чисто и прочно, снаружи отделана весьма красиво, с прекрасной столярной работой на носу и корме, и имеет четырнадцать пушечных портов, из которых при нас только в осьми были орудия. Мы любовались внутренним устроением: в корме — диванной, убранной голубым и розовым гарнитуром и золотом, спальней, буфетом и лестницей на палубу, каютой для капитана в средине и в носовой части, местом для служителей, кладовой для такелажа и т. п., кухней наверху и, наконец, большой залой со столами лучшей работы, обделанными пальмой и красным деревом под лаком. Стены сей комнаты были украшены множеством резных изображений под золотом, а пол устлан хорошими английскими коврами. Видя все сие убранство и тщательную отделку, нельзя было не пожалеть, что столь прекрасное судно досталось сандвичанам, не охотникам до чистоты и порядка в такой степени, что вскоре после нашего отъезда внутренность яхты, вероятно, походила на конюшню.
Раскланявшись с королем, мы отправились на берег посмотреть селение, где были встречены Бингамом, миссионером, приехавшим из Северо-Американских Штатов. Он пригласил нас к себе, показал свои заведения и жилище и просил приехать к нему 25 марта на чай. Возвратись на шлюпы, мы пустили по желанию короля 10 ракет и после сего занялись продолжением начатых работ.
24-го по приглашению нашему посетил король оба шлюпа. Прежде он приехал на «Открытие», с которого, как и от нас, салютовали ему пятью выстрелами, на что нам отвечали равным числом королевская яхта, весь сандвичанский флот и крепость. Король был в синем суконном мундире, усеянном золотыми галунами, и имел золотые эполеты, совершенно такие как наши контр-адмиральские с той только разницей, что орел на них был не черный, а золотой же. Они были ему подарены нашим консулом Добелли, нарочно заказавшим их в Петербурге. Шляпа короля, которую носил за ним один из прислужников, была треугольная с плюмажем из белых простых перьев и обшита золотым позументом с городками.
Мы полагали сначала, что мундир, бывший на короле, был тот самый, который получил в подарок от английского короля, но один из чиновников королевской свиты объяснил нам, что оный вместе с остальной одеждой был сшит на острове Вагу, вероятно по рисунку американцев.
С «Открытия» король приехал на «Благонамеренный», а вслед за ним прибыли туда две королевы и несколько старшин и прислужников, которые все по входе в каюту разместились в ней как попало; сам же король разлегся попросту на диване.
Дав несколько отдохнуть сему владельцу, мы повели его по всему судну, где каждое место и каждая вещь были им осматриваемы с большим вниманием, но свита его, как казалось, ни на что оное не обращала. Повелитель сандвичан заходил почти во все офицерские каюты и пробовал, хорошо ли лежать на койке; особенно долго он рассматривал нашу церковь и весьма жалел, что священник не позволял ему ничего брать в руки. Обозрев шлюп, он расположился во всем наряде на койке Шишмарева и, пролежав на ней несколько минут, встал, кликнул свою свиту и уехал, не сказав никому ни слова. Прочие сандвичане, по примеру своего короля, расположились где и как ни попало, причем один из них по неосторожности разбил термометр. Потеря сия, хотя маловажная, была нам тем неприятна, что это был последний термометр, у нас оставшийся, и мы должны были взять один от барометра, чтобы повесить на воздухе. Вечером по приказанию начальника экспедиции мы пустили десять ракет для увеселения короля, которому Васильев подарил после сего большую половину бывшего у нас фейерверка.
25 марта мы удовлетворили приглашению Бингама и в 4 ч. пополудни отправились к нему на чай. Почтенный священник сей, родом из Бостона, послан был не правительством Соединенных Американских Штатов, как мы думали, но Бостонским благотворительным обществом и не прямо к сандвичанам, но вообще на острова Тихого океана, смотря по тому, где бы его приняли. Таким образом он прибыл первоначально на острова Общества, но узнав, что там уже находились английские миссионеры, отправился на Сандвичевы к Оваге, где был ласково принят королем и с ним вместе приехал на Вагу. Вместе с Бингамом прибыли на Сандвичевы острова еще один священник Брукс, собиравшийся при нас ехать на о-в Отувай, несколько церковнослужителей, из которых один умел печатать книги, — обстоятельство весьма полезное для просвещавшихся сандвичан, и, наконец, разные мастера и земледельцы или садовники. Большая часть их были люди женатые, поселившиеся у сандвичан вместе с своими семействами. Число их простиралось при нас до 30 человек, но они не все жили вместе, а были рассеяны по островам. Бингам имел при себе только одного помощника и земледельца с тремя детьми.
Миссионер сей прибыл на Оваги вскоре после кончины Тамегамеги I и, переселясь на Вагу, получил от короля в версте от селения участок земли, на котором построил, по обыкновению сандвичан, три шалаша, соединенные между собой галлереей, служившей вместо залы. Строения сии состояли из жердей, оплетенных и крытых соломой, и имели при себе огород, разведенный Бингамом. Хотя в оном росли почти все овощи, но только не в таком количестве, чтобы священник сей мог уделять их другим.
Бингам привез с собой совершенно готовый деревянный двухэтажный дом, длиной от 6 до 8 саженей, около 4-х саженей в ширину, который только оставалось собрать.
Почтенный миссионер предполагал поместить в оном церковь, училище и комнату для своего жительства, но не мог получить на сие согласие короля, который, как нас уверили, не хотел видеть у себя иного строения кроме обыкновенного сандвичанского, но кажется, что истинной причиной сего затруднения были иностранцы, издавна находившиеся при короле, чрез которых, как знавших сандвичанский язык, Бингам должен был говорить с королем и которые, вероятно, из зависти, препятствовали полезному намерению просвещенного миссионера. Впрочем, мы были уверены, что когда Бингам, оказывавший большие успехи в изучении сандвичанского языка, мог прийти в состояние непосредственно объясняться с королем, то, вероятно, согласил* бы его на построение дома по европейскому образцу, в чем и не ошиблись.
Поселясь на острове Вагу, Бингам тотчас завел у себя небольшую школу, где учились не только почти все дети обоего пола, прижитые европейцами с сандвичанками, но и дети природных сандвичан. Даже сам король начал было ходить в оную для обучения английскому языку, но как сие скоро ему наскучило, то и прислал вместо себя двух человек, которые последовали также его примеру и через несколько дней перестали посещать школу.
Когда мы посетили Бингама, то он нарочно приуготовил к сему времени детей и в нашем присутствии делал им вопросы. Нам весьма понравилась та вежливость, которую он внушил в сих полудиких детях. Когда он их позвал в шалаш, где мы находились, то они, входя в оный, один за другим учтиво нам кланялись и девушки даже приседали по-европейски. После сего они занимали свои места на скамейках, и хотя все были одеты бедно, но чисто и совершенно по-европейски, на что образователь их обращал особенное внимание, покупая для них с приходивших к Сандвичевым островам кораблей разные платки, материи для платья и т. п., раздавая сие в награду отличным по прилежанию. Г-жа Бингам, женщина еще весьма молодая, как казалось, была деятельной и усердной помощницей своему мужу. Детей, которые учились еще азбуке, но которых было немного, она спрашивала с особенной лаской, и они, улыбаясь, и без застенчивости ей отвечали. После сего делал вопросы сам Бингам остальным детям на английском языке. Предметами оных были десять заповедей и начальные основания христианского катехизиса. Ученики отвечали, повидимому, весьма хорошо, но по-сандвичански, что обратило на себя особенное наше внимание. Когда спросили у Бингама, как мог он, не зная сам сего языка, выучить своих питомцев объясняться на оном о христианских правилах, то он указал нам на двух сандвичан, тут же бывших, которые, прожив несколько лет в Бостоне, вместе с ним возвратились на родину, поселились в одном с ним доме и, зная хорошо английский язык, служили ему весьма полезными помощниками. Бингам надеялся обратить и их к христианству, но нисколько к сему не принуждая, и даже не показывал вида сего желания, ожидая, что они сами, убежденные высокими истинами христианской веры, пожелают обратиться в оную.
При их-то пособии учится он по-сандвичански, а как для выражения некоторых слов оного английский язык недостаточен, то употребляет к сему буквы других европейских языков, для чего просил и у нас нашей азбуки и учился произношению ее букв и складов. Бингам просил еще нашего живописца изготовить ему начальные рисунки для детей, что Карнеев, с позволения начальника экспедиции, сделал отлично хорошо.
Мы не сомневались, что с подобными правилами, Бингам мог привлечь к себе всех сандвичан и принудить корыстолюбивых, безнравственных европейцев, окруживших короля и употреблявших его доверенность только для своих собственных выгод, удалиться. Поведение и правила сего достойного миссионера составляли разительную противоположность с теми, которые мы заметили между католическими священниками в Калифорнии. Сии последние вовсе не думали внушать диким правила христианской религии и думали только об одних наружных обрядах, требуя, чтобы индеец при подходе к ним целовал их рукав, при звуке церковного колокола становился на колени и читал бы молитвы, не понимая оных. Все старание их заключается в том, чтобы обратить как можно большее число в христианскую веру, к чему употребляют они и силу. Напротив, Бингам желает, чтобы приведенные им в христианство, были христианами во всем смысле сего слова. Для сей-то благородной цели посвятил он время своего пребывания на Сандвичевых островах, а может быть и целую свою жизнь, ибо, по словам его, от короля зависело оставить его навсегда в своих владениях.
По окончании экзамена детям было сказано, что они могут итти резвиться. Получив сие дозволение, они вставали с своих мест в величайшем порядке и, выходя из комнаты, прощались с нами по-европейски же. Особенно понравилось нам то, что они все им приказанное исполняли охотно, с улыбкой и без малейшей застенчивости или упрямства. Бингам рассказывал нам, что во все время существования его школы, чему было около года, ни один из учившихся у него детей не подвергнулся даже выговору, не говоря уже о важнейших наказаниях.
Таковое поведение сих детей доказывает скромность и тихость нрава сандвичан, о которых я буду говорить ниже. Приятная наша беседа с почтенным миссионером продолжалась до позднего вечера, заставившего нас убраться домой.
26-го король, в сопровождении четырех королев и многих чиновников, приехал опять на «Открытие» посмотреть фейерверк, приготовленный для него Васильевым. Сначала все они обращали на него особенное внимание и при каждой новой ракете поднимали крик, но вскоре сие им наскучило, некоторые из них полегли спать, и король вскоре по окончании фейерверка уехал домой.
В сей же день пришло с моря американское судно, которое за противным ветром уже 27-го втянулось в гавань. Оно готовилось плыть к японским берегам для ловли китов, из которых получается спермацет.
В следовавшее за сим время, когда мы занимались работами на шлюпах, посещали нас весьма часто старшины, а однажды приехал запросто и сам король с своей свитой. Старшины привозили с собой маты, копья и другие вещи, за которые не брали почти ничего, кроме талеров.
Так и в диких народах вместе с первыми семенами просвещения порождается любовь к деньгам, сему всесильному металлу на свете! Простой народ также посещал нас во множестве.
Бикли, коему король поручил снабдить нас провизией, видя, что он не успеет один закупить все для нас нужное, объявил старшинам, что каждый из них может иметь торг прямо с нами. Посему и были мы ежедневно, с утра до вечера, окружены лодками с провизией, которой запаслись в сем месте более, нежели где-либо во все время нашего путешествия. Между прочим выменяли мы для служителей 19 свиней, 3 коз и большое количество капусты, луку и проч., все за подарочные вещи, из которых сандвичане преимущественно брали полосатую коломянку и шляхты, на прочие же они почти и не смотрели — доказательство, что сандвичане с каждым днем становились все большими и большими торгашами. Из вымененной капусты мы заквасили и посолили три бочки.
Судовые работы окончили бы мы весьма скоро, если бы не должны были наливаться водой, которую брали из реки, текущей с гор, столь мелкой, что в самую полную воду не только баркас, но и ялик с грузом не может там проезжать. По сей причине люди наши должны были носить воду анкерками на себе через пространство почти целой версты, прежде нежели доставляли ее к пристани на баркасы, где уже она разливалась в бочки. Хотя работа сия была несколько изнурительна, но хорошая свежа я пища, прекрасная погода, приятный климат и неимение почти никаких иных работ были причиной, что во все наше пребывание у Сандвичевых островов не было у нас ни одного больного,
С одного американского судна Васильев купил для нашего шлюпа две пины рому, по два с половиной пиастра за галон**, составляющий на нашу меру тридцать с половиной чарок. Таким образом, ведро обошлось слишком в 32 рубля; и смолы бочка стоила по 15 пиастров каждая.
Во время бытности нашей в Ганаруру мы познакомились со всеми американскими шкиперами и ездили к ним на судах, употребляемых для китоловли. Любопытствуя узнать подробности сего промысла, мы просили рассказать нам оные и получили от капитана Аллена, командира судна «Маро» («Мария»), следующие сведения.
Почти до самого прибытия нашего к Сандвичевым островам, американцы вовсе не занимались китовой ловлей в Восточном океане, а обыкновенно ходили для сего около берегов Огненной Земли по обе ее стороны, также у Патагонии и Хили. Но как китов, доставляющих спермацет, около сих мест сделалось весьма мало, то он, Аллен, со своими товарищами решился испытать счастья в Восточном океане, у берегов Японии, где, как он слышал, киты сии водятся во множестве. Это было в 1820 году. Первый опыт Аллена был удачен, и он довольно обогатился; в следовавшем 1821 году, по примеру его, туда пустились еще 9 судов и произвели весьма счастливую ловлю, особенно Аллен, добывший в 17 месяцев до 200 тонов чистого спермацета.
Промышленники отвозят свою добычу в Мексику, где получают за галон от 7 до 9 пиастров, тогда как в Американских Штатах оный продается не дороже одного пиастра. Из спермацета сего сами они делают свечи, но только не так хорошо, как на их фабриках, и продают их по пиастру фунт. Капитан Аллен полагал, что из груза, добытого им и его товарищами в 1821 году, придется ему на часть около 12 тысяч пиастров. При таком барыше построение судов и содержание людей обошлись ему совершенно даром. Упоминаемая здесь ловля производится между 30 и 35 градусами северной широты и 160 и 170 восточной долготы по гринвичскому меридиану, и промышляющие оной избрали Сандвичевы острова местом своего отдохновения. Добытый спермацет они разливают в бочки и так отвозят для продажи.
Свечи же из него делают следующим образом. Китовый жир наливают в сосуд и дают ему несколько дней стоять, после чего наверху остается жидкость, которую снимают и жгут в лампах, для чего он весьма удобен, горя светло и не издавая ни копоти, ни дурного запаха. Остающаяся внизу густота перетапливается и, когда простынет, то сделается белой, как снег, причем вся нечистота садится на дно. Тогда верхний жир осторожно снимают, чтобы не смешать с сей последней, и снова перетапливают его два или три раза, выливая всегда в парусинный мешок, сквозь который выходит остальная жидкость. Когда же будет примечено, что оная более не оказывается, топят жир в последний раз, примешивают в него поташ и потом разливают в свечные формы. Мы видели таким образом сделанные свечи, — они весьма чисты и хороши.
Для перетопки жира сделаны были на судах американских промышленников между грот- и фок-мачтами кирпичные печи, с вмазанными в оные котлами, где кладется жир, разрезанный на части, и вытапливается. Остающееся от вытопки употребляется вместо дров под те же котлы и даже под камбузы.***
Устроение таковых печей посредине судна не дозволяет поместить на оном баркаса, почему вместо оного китопромышленники берут с собой 4 или 5 ботов, которые вешаются по бокам судна в совершенной готовности к спуску во время ловли. Иногда гички сии между собой сплачиваются бортами и таким образом служат вместо баркаса. Если же понадобится завезти большой якорь, то из бочек, находящихся на судне, делается плот, который по положении на него якоря буксируется гичками до назначенного места.
Мне кажется, что для нашей Американской компании было бы весьма выгодно завесть подобную ловлю, тем для нее легчайшую, что оная производится близко ее владений, да и самые киты (кашалоты) водятся, если не ошибаюсь, во всем Восточном океане и даже иногда выбрасываются мертвые и живые на Уналашку, где однако же боятся ловить их с байдарками.
Капитан Аллен, возвращаясь с первой своей ловли на Сандвичевы острова, открыл в широте 19° 27′ и восточной долготе 165°33′ низкий коральный остров и еще коральный же риф. Он уверял, что определил их положение хорошей обсервацией, прибавляя, что около сих мест должны быть еще острова, основывая сие на виденных им иногда признаках близкой земли.
Бикли, о котором я упоминал выше, также рассказывал, что одно из королевских судов, находясь в море, крепким юго-западным ветром было отнесено далеко к северу от Сандвичевых островов и во время ночи приметило бурун в весьма близком от себя расстоянии под ветром.
Поворотив на другой галс подле того самого места где казался бурун, начальствовавший судном был совершенно убежден в его существовании, из чего заключил, что находился поблизости какого-нибудь еще не известного острова или рифа. После сего шел он с по путным ветром к югу и почти через сутки достиг острова Муве. Вообще, можно полагать с достоверностью что сии места Восточного океана будут еще предметом если не важных, то по крайней мере многих открытий.
Я могу похвалиться, что его сандвичанское величество оказывал мне особенное пред прочими из наших офицеров расположение. Причиной сего были разные подарки, кои он получал от меня, как-то; новые, прекрасно шитые разноцветным шелком подтяжки, фуражная шапка старинной формы из красного сукна, шитая золотом и украшенная золотой кисточкой, и некоторые другие вещи. Приглашая к себе запросто обедать американских капитанов, король пригласил однажды и меня, но по секрету, от имени королевы, желая, чтобы сие было неизвестно моим товарищам. Приглашение сие д о ставило мне случай видеть обед сандвичан и приготовление оного.
Нас обедало девятеро: король, королева Камегамега, трое старшин, капитаны американских судов — Джон Мик, Томас Мик, Девиз и я. Такая почесть не обошлась американцам даром, и они были обложены для сего обеда винной и ромовой податью. Обедали мы на полу, на весьма чистых местах, и кушанья наши состояли из свиного и собачьего мяса, которых приготовление мне удалось видеть перед обедом. Оно происходит следующим образом. В вырытую в землю яму, чисто обложенную каменьями, кладут много дров, зажигают их, и когда каменья от жару сего достаточно раскалятся, ее снова вычищают, укладывают чистыми древесными листьями и потом опускают в оную задавленное животное, чисто начисто выпотрошенное и начиненное калеными же каменьями, и покрывают крышкой. Таким образом мясо, в продолжение нескольких часов оставаясь в сильном жару и в большом паре, приуготовляется. Потом оно вынимается, очищается от каменьев, кладется целиком на чистые листья и подается на стол, или лучше на пол.
Когда мы были таким образом угощаемы, то королева, отдирая руками часть жаркого, первый кусок предложила мне, а за мной и прочим гостям. Вместо тарелок имели мы также по чистому листу зелени и ели руками, с тарой вместо хлеба.
Собачье мясо сандвичане предпочитают свинине. Это заключил я из того, что его подавали одной только королеве, которая дала оного всем нам весьма понемногу, причем и я из учтивости должен был несколько отведать. Мясо сие было весьма вкусно и приятно. Выйдя из шалаша, мы нашли королевскую прислугу также обедавшей, но только вместо вина и рому, которые мы пили все из одного стакана, они разводили себе в большой плетеной чаше напиток каву, который я из любопытства отведывал и нашел, что вкусом он похож на молоко с водой, но горькое и противное, почему и сами сандвичане мало его употребляют.
По рассказам короля, в чем я после лично удостоверился, питье сие изготовляется следующим образом: берут корень каву, жуют оный, выплевывают в чашку вместе со слюной и потом разводят водой.
Вскоре по окончании обеда король сказал нам «арога» и занялся с одним из старшин игрой в карты, а я и американцы пошли ходить по селению.
В другой раз, когда я обедал у короля вместе с прочими нашими офицерами на открытом поле, все было устроено на европейский манер, причем весь прибор был занят у американцев, и король, как казалось, весьма гордился подобным угощением.
Рио-Рио не ограничил своего ко мне благоговения одними наружными знаками, а в день отхода нашего от острова Вагу дал мне в подарок национальную свою лодку. Но если король желал мне изъявить через сие свое милостивое внимание, то его подданные поступили со мной не так вежливо и за день до нашего ухода из Ганаруру украли у меня прекрасную нейфундланскую собаку, подаренную мне моим братом М. П. Лазаревым, и еще двух, которые, вероятно, все пошли на жаркое.
Закупая на Вагу для компании нашего шлюпа разный скот, живность и т. п., я платил за предметы сии следующие цены:
За большую свинью — 5 пиастров
» малую » — 2 »
» поросенка — 1 »
» козу — 1½ »
» козленка — 1 »
» пять кур — 1 »
» двадцать пять яиц — 1 »
» 12 арбузов, дынь или тыкв — 1 »
Сахарного тростника за 2 пиастра отпускали нам множество. Я старался покупать свиней супоросых, как равно и коз, которые на пути давали нам поросят и ягненков, так что мы от самых Сандвичевых островов весьма мало покупали скота, а пользовались купленным в Ганаруру, коего даже по приходе в Кронштадт нам достало на подарки, в том числе для отправлявшегося в дальний вояж фрегата «Крейсера».
В заключение сей главы я упомяну о самых Сандвичевых островах. Будучи беспрестанно посещаемы европейцами, они были описаны почти всеми мореплавателями, ходившими вокруг света, и потому столько известны, что делать им описание значило бы только повторять старое, прежде меня сделанное известным свету. Но как скорое стремление сандвичан к образованности и самое время представляют собой новую пищу для статистики и истории, то и я, в мою очередь, намерен сообщить здесь свои замечания, которые будут дополнением к тому, что было прежде меня писано об островах, нераздельных с воспоминанием о горестном жребии знаменитого Кука.
Повествование мое о сандвичанах начну я с увеселений, которыми они занимали своего короля. Во все время нашего у них пребывания ежедневно, рано поутру, при восхождении солнца, и вечером, при закате оного, перед королевским жилищем плясали женщины в числе до полутораста, к которым присоединялись иногда от 20 до 30 мужчин, как надобно полагать, из старшин. Первые же, вероятно, были их жены, дочери и прочие родственницы. Пляска сия описана Куком и весьма верно и хорошо изображена в атласе его путешествия.
В прочее время дня, оставшееся от плясок, жители, особенно старшины, вовсе ничего не делали, разве иногда, скучая праздностью, занимались играми, состоявшими в катании камней, бросании костей и в отгадывании под подушкой камня. Европейцы ввели в употребление между старшинами карты, в которые они, как мужчины, так и женщины, играют между собой беспрестанно.
К сожалению, образованные их гости вместе с просвещением передают им и свои пороки. Так, например, кроме беспрерывной карточной игры, ни один сандвичанин, имеющий случай достать рому, не упустит оный, чтобы не напиться. Сам король, имеющий в изобилии сей крепкий напиток и беспрестанно покупающий виноградные вина, как нам рассказывали, не подлежит в сем исключению и часто после обеда напивается до потери чувств. Те, кои не имеют привозного рому, пьют делаемый на островах, который гораздо хуже первого и имеет дурной запах. Известный напиток кава также в большом употреблении между сандвичанами, и с первого взгляда можно узнать пьющего оный. Кожа от него на теле делается несколько беловатой, жесткой и получает морщины и трещины. Даже на самое лицо такого человека глядеть отвратительно. К чести сандвичан должно однакоже сказать, что при всем их пристрастии к рому, они никогда не променяют на него хорошую вещь, разве какую-либо безделицу; впрочем, весьма любят получать сей напиток в подарок. Кроме сего, если нам и случалось видеть иногда на улице пьяного сандвичанина, то никогда не случалось, чтобы пьяный сей причинил кому хотя малейшую обиду или грубость.
Один из таковых любителей рому часто приходил к нашей палатке во время обсерваций, но никогда ничего худого не делал, всегда был послушлив и смиренно отходил прочь, когда мы его отгоняли. Это доказывает, некоторым образом, тихость нрава сих островитян. Но к сему же должно отнести и то, что в течение двенадцати лет до нашего к ним прихода не было между ними слышно не только убийства, но даже и большой драки, хотя на острове Вагу можно бы ожидать оных по причине большого числа живущих там европейцев.
Хотя во время деланных нами наблюдений и поверки хронометров у крепости Кагуману мы имели с сандвичанами, приходившими толпами смотреть на наши занятия, казавшиеся для них чародейством и через то приводившими в трясение инструменты, большие ссоры, но сие нисколько не должно противоречить сказанному мною о сем народе. К сожалению, корыстолюбивое обыкновение отдавать дочерей своих иностранцам существует еще и теперь во всей силе между сандвичанами, да и европейцы, вместо уклонения их от сего постыдного торга, сами поддерживают оный.
Теперь перейдем к преобразователю сандвичан, известному Тамегамеге, который, родясь дикарем во всем смысле сего слова, силой своего собственного гения постигнул выгоды просвещения и излил первые лучи оного на своих подданных. Тамегамега есть истинное имя сего великого человека Сандвичанского царства, но в произношении оного буква «г» выговаривается весьма мягко и почти незаметно, то все путешествователи называют его Тамегамеа.
Я же утверждаю мое показание на словах самих сандвичан. Он первый из владельцев сего народа начал дружески принимать иностранцев, первый завел с ними надлежащую торговлю и соединил все Сандвичевы острова под одну державу. Европейцы неоднократно предлагали ему переменить идолопоклонство свое на христианскую религию и принять миссионеров, но Тамегамега всегда отвергал сии предложения и ни под каким видом не хотел принять иной веры, говоря, что он и народ его счастливы и в той, в которой родились.
Достойный король сей скончался, к общему сожалению всего народа и знавших его европейцев, в 1819 году. По нем наследовал сын его Рио-Рио или Лио-Лио, коего он еще при жизни своей наименовал своим преемником, и о котором я упомянул выше. Но как он был еще весьма молод, то отец назначил к нему в качестве правителя или опекуна одного из своих родственников, главных старшин острова Краймоку, по-английски называемого мистер Питт.
Рио-Рио или Лио-Лио, что на сандвичанском языке значит собака или лев, названный англичанами Тамегамега II, еще более, нежели отец его, любит европейцев и старается перенять у них все, что только находит хорошим. Первое вступление свое в звание короля он ознаменовал совершенным уничтожением смешного обычая, заключавшегося в известном слове табу, употребляемом на всех островах Южного моря. Теперь между сандвичанами нет и в помине оного. Прежде бывали дни, в которые выезд жителям в море и вообще спуск лодок были табу, множество обрядов веры были также табу, и нарушение сего наказывалось смертью. Так, например, прежде женщины не могли ни есть вместе с мужчинами, ни д аж е входить в тот шалаш, где сии обедали; запрещалось им употреблять в пищу свиней, а должны они были питаться собаками и т. п. Ныне все сие изменилось, каждый получил полную свободу располагать образом своей жизни, и женщины едят вместе с мужчинами, как в Европе.
Король тотчас по воцарении своем хотел уничтожить и идолопоклонство, говоря сии слова: «Как мы безрассудны, что поклоняемся куску дерева, нами же самими вырубленному». Но двоюродный его брат, долженствовавший после него вступить на престол, сильно возражал против сего намерения, имея на стороне своей всех жрецов. От частых и сильных споров по сему предмету произошла явная война. Наследник сандвичанского престола был поддерживаем, кроме жрецов, большей частью народа, который в суеверии своем и невежестве страшился одной мысли истребления богов своих. При короле оставалось немногое число приверженцев, но зато на его стороне были многие европейцы, и все войско было вооружено пистолетами и ружьями, чего противники его не имели, или по крайней мере весьма немногие из них были снабжены сим оружием. Война, таким образом возгоревшаяся, могла сделаться весьма продолжительной и кровопролитной, если бы в первом сражении, которое происходило на острове Вагу и было весьма жестоко, двоюродный брат короля, глава противной партии, не лишился жизни.
Быв ранен в одну руку, он продолжал заряжать ружье другой и храбро оборонялся против своих нападателей. Получив вторую пулю в ногу, он все еще сражался до тех пор, пока третья, попавшая ему в грудь, не положила его на месте. Тогда предводимые им сандвичане, безусловно, покорились законному королю, который в первые минуты своей победы дал повеление истребить идолов на всех островах, состоявших под его властью. Приказание сие было исполнено с такой скоростью, что когда его получили, на Вагу, то менее нежели в полчаса все идолы сего острова были сокрушены и преданы пламени. Так решительный подвиг одного человека истребил в самое краткое время освященные предрассудками и временем вековые памятники невежества сандвичан, и луч христианской веры проглянул на месте, опозоренном языческими жертвоприношениями.
Старшина, убивший предводителя возмутительной партии, в награду за сию важную услугу получил первое место по опеке короля. Имя его Кеге-Кукуй, и при нас он считался первым воином в сандвичанской армии, которой в нашу бытность у острова Вагу начальствовал старшина Адамс.
Уничтожив совершенно своих идолов и слово табу, сандвичане в первые минуты сего события остались совершенно без всякой религии. Миссионеры из Американских Штатов, прибывшие на Сандвичевы острова с намерением привести короля и его народ в христианство, не успели однако же в своей цели, ибо хотя Рио-Рио и желал вступить в оное, но непременно от английских священников и сколько ему ни объясняли совершенного единства веры, предложенной миссионерами, с той, которая отправлялась в Англии, ничто не могло вразумить его, и он вместо ответа оставался в молчании.
Многие европейцы, бывшие при нас на Сандвичевых островах, в том числе испанец Марини, служивший при особе короля, уверяли нас, что сей последний, зная о близости соседства к нему русских колоний, едва ли не имел желания получить миссионеров из России. Хотя испанские владения в Калифорнии были еще ближе, но он не имел расположения к испанцам. Незадолго перед нами он получил от бывшего в то время начальником Камчатки капитана Рикорда письмо на английском языке с русским переводом, которое он нам показывал, прося, чтобы мы объяснили ему содержание оного, вероятно для сличения с переводом, сделанным ему англичанами.
В письме сем Рикорд поздравлял короля с вступлением во владение Сандвичевыми островами, уверял его в благорасположении и покровительстве нашего монарха, благодарил за ласковый прием российских судов и в заключение предлагал ему завести с ним по соседству торговлю, прося начать оную присылкой летом в Камчатку судна, нагруженного солью.
Король был весьма доволен сим письмом Рикорда и намеревался послать просимое судно в Камчатку. При сем случае он говорил нам, что ни с кем не хотел вести войны, желая со всеми жить в мире, особенно с русскими, от которых видел всегда знаки дружества. Хотя поступок доктора Шеферда должен бы был вселить в него мысль, что они намерены овладеть его островами, «но,— прибавил король,— я писал уже о сем поступке через Добелли вашему императору и просил его защиты, почему и надеюсь на его великодушие, о котором весьма много наслышался». И оборотясь ко мне, сказал: «Я велю моему секретарю дать вам с сего письма копию».
Секретарь сей, родом француз, называвшийся Ривес и бежавший с французского купеческого судна, где он был младшим штурманом, в самом деле привез мне на другой день сие письмо. Король еще хотел писать к нашему императору, но не говорил нам о чем. Вероятно, зная могущество России, он старался снискать ее покровительство, которое было для него необходимо, как покажет следующее.
В 1820 году, когда инсургенты разорили Монтерей, в новой Калифорнии, на эскадре, состоявшей из двух фрегатов под начальством капитана Буксарда, сей самый Буксард заходил на Сандвичевы острова и наделал королю оных весьма многие неприятности, даже насилия. Между прочим, отнял он у него один бриг, купленный у американцев, уверяя, что оный пpинaдлeжал ему и как попал в число королевского флота, до этого ему не было дела. К сему прибавил он угрозу, что если бриг ему не будет отдан добровольно, то он возьмет его силой. Король, не имея средств противиться, принужден был уступить и лишиться своей покупки. Кроме сего, Буксард многих жителей посадил насильно на свои суда и, вообще, обходился с сандвичанами, как победитель с побежденными. Испанцу же Марини, первому переводчику короля, за содействие в сих постыдных делах д ал патент на чин офицера.
Флот сандвичанского короля, которым командовал беглый английский матрос Адамс, состоял в 1821 году из 10 или 12 судов и беспрестанно увеличивался вновь покупаемыми. Но все сии суда были мелкие; крепость хотя и имела много орудий, но некому было ими действовать, почему король и говорил сам: «Я вижу, что флот мой и крепость не для европейцев». Покровительство сильной Державы ему было необходимо.
Покойный Тамегамега, узнав, что американцы, покупая у него сандальное дерево, продают его в Кантоне гораздо дороже, решился сам послать от себя в сей город судно с сим грузом, адресовав оный на имя американского консула. Когда же по продании товара и возвращении судна, уже после кончины Тамегамега, преемник его узнал, что за простой его в Кантонской гавани взяли с него 500 пиастров пошлины, то сказал окружавшим его: «За что же я не беру пошлин? Вода у моих островов такая же, как и в Кантоне». И с того времени положил, что иностранные суда, останавливающиеся вне гавани Ганаруру платили 40, а внутри оной 80 пиастров. Военные суда освобождены от сей пошлины.
Во все время нашего пребывания в Ганаруру, днем и ночью дул пассатный ветер от северо-востока, иногда довольно крепкий. По утрам же он дул слабо или было маловетрие между севером и востоком, отчего суда, принужденные входить в гавань при противном ветре, в ожидании попутного или штиля, оставались в море по пяти и шести суток. Погода стояла прекрасная, и дождей было весьма мало. По рассказам жителей, в зимние месяцы — декабрь, генварь и февраль — бывает у них ветер северо-восточный, иногда обращающийся в шторм и часто сопровождаемый дождем. Морской ветер начинает действовать постоянно с марта и продолжается по декабрь.
Наконец, мы были готовы к отплытию, и 5 апреля, в 9-ом часу утра, при тихом северо-северо-восточном ветре начали тянуться из гавани, ибо вступить в оной прямо под паруса было тесно. Вышед из нее, мы их поставили и пошли по румбу SSW. За нами потянулся и «Открытие». Прошед через глубину 4 сажен, грунт — песок и коралл, и обойдя подводный камень, мы вышли в море, где легли в дрейф для поджидания «Открытия» и поднятия гребных судов, бывших у нас в готовности на случай буксира. Добрые сандвичане долго стояли на берегу и прощались с нами знаками.
6-го, в полдень, по пеленгам с карты Ванкувера мы находились в широте 21° 16′ 30″ N, по обсервованной же в 21° 16′ 57″ N, которую приняли для счисления, а долготу с карты Ванкувера ж е 202° 9′ О. В 1 ч., когда «Открытие» был готов, мы спустились и, следуя ему, взяли курс SWtW, который он в 3 ч. переменил на NWtW. Ветер, сначала брамсельный от востока, вскоре сделался переменный, с дождем и шквалами, и к 6-ти ч. Вечера обратился в маловетрие между севером и западом. Шлюп наш обстоял в грузу: ахтерштевень 14 футов, форштевень 13 футов 9 дюймов, диференту 3 дюйма.
*Так в подлиннике,
** В подлиннике — «гален»
*** Корабельные печи.
<< пред Глава IX след >> Оглавление