Плавание Атлантическим океаном в Бразилию. — Прибытие в Рио-Жанейро и замечания о сем порте.
Миновав Лизардские маяки, встретили мы шквал от востока-юго-востока, принудивший нас убавить паруса и спустить на низ бом- и брам-стеньги. Ветер час от часу свежел, небо обложилось тучами, пошел дождь, и мы для показания своих мест ночью жгли фальшфейеры.
Вечером ветер отошел к северу и стал свежеть еще более, тогда мы у марселей взяли по два рифа. В полночь сделался свежий риф-марсельный ветер от северо-запада и беспрестанно крепчал так, что в три четверти второго часа мы взяли у марселей по третьему рифу, а к полудню у всех марселей все рифы. При большом волнении шлюп наш качало с боку на бок весьма сильно, причем сломило фор-трисель-гафель. По осмотре оказалось, что оный был выделан из толстого дерева, почему при сломе осталась одна только сердцевина. Нельзя было не пожалеть о столь несправедливой трате леса. Крепкий сей ветер был еще первый со времени нашего выхода из Кронштадта, и страдавших морской болезнью от качки офицеров и матросов было много.
В полдень 4 сентября крепкий риф-марсельный ветер и сильное волнение все еще продолжались. К вечеру начало стихать, и мы, прибавив парусов, стали держать ближе к западу. Ночью дул риф-марсельный ветер от востока-северо-востока, иногда находили шквалы с дождем, и волнение было сильно; в 4 часа сделалось тише.
5-го ветер продолжался тот же, временно с порывами и дождем, а к утру скрепчал. В половине 7-го утра случилось, что при поднимании ундер-лиселя одного матроса по собственной его оплошности выкинуло за борт при ходе 8 ½ узлов. К счастью, он не выпустил из рук своих бурундука, между тем, положа право на борт, привели шлюп к ветру, и его вытащили.
6-го дул риф-марсельный северо-восточный ветер со шквалами, и мы по крепости его в половине 10 часов вечера взяли все рифы; вскоре затем при большем волнении пошел дождь с градом, и шквалы усилились. По утру ветер отошел к востоко-юго-востоку, сделалось тише, и мы прибавили парусов.
7-го плавание наше продолжалось при умеренном ветре от юго-востока.
8-го вскоре после полудня начали находить шквалы, и ветер засвежел. Мы спустили брам-реи в росторы и бом-брам-стеньги, а у всех парусов взяли все рифы. С полуночи, когда подул крепкий риф-марсельный ветер со шквалами, закрепили мы крюйсель, а в 2 ч. когда ветер стал крепчать еще более и шквалы усиливались, то и фор-марсель. Сильным волнением укачало большую половину нашей команды.
В полдень шлюп «Открытие» ушел далеко вперед, но нарочно для соединения с нами спускался. К вечеру, когда ветер и шквалы сделались тише, мы поставили рифленые марсели. В полночь дул свежий ветер от западо-северо-запада, и волнение было по ветру. Поутру ветер затихал, и мы прибавляли парусов.
10-го было опять тихо, и 11-го в полдень мы находились против Гибралтарского пролива.
После полудня капитан наш испросил телеграфом у начальника экспедиции позволения обучать служителей ружейной стрельбе в цель. Стреляли нарочно для сего сделанными глиняными пулями с юта в мишень, бывшую на фока-рее. Попали в нее семь человек. Вечером задул ветер от северо-востока, а 13-го мы прекратили по журналу морское счисление времени и приняли астрономическое. В плавание наше из Англии мы видели несколько купеческих судов, но всегда в дальнем расстоянии.
14-го при умеренном северо-восточном ветре несли мы все возможные паруса и в полночь обогнали купеческий бриг, шедший с нами одним румбом.
19-го капитан наш и я ездили обедать на шлюп «Открытие», где все находили, что уже наступил пассатный ветер, но подувший с полуночи от юго-востока разрушил наше предположение. Наконец, мы нашли пассат 20-го в 3 ч. ночи, и на рассвете сего числа увидели в первый раз летучих рыб.
25-го было облачно. Около 3 ч. ночи при умеренном восточном ветре прошли мы параллель острова св. Антония в расстоянии 70 миль и при ясной погоде могли бы его видеть.
В полдень ветер отошел к востоко-северо-востоку. Мы увидели множество летучей рыбы и птицу из рода мартышек.
К вечеру стало пасмурнее, ветер начал свежеть, и ночью оба шлюпа, по обыкновению, показывали свои места фальшфейерами.
К вечеру 27-го заштилело. Остров Брава находился от нас на северо-восток в 60 милях. Поутру при маловетрии между севером и востоком увидели мы опять множество летучих рыб, за которыми гонялись бониты, а сверху на лету хватали их птицы. На воде была толчея, как казалось, от спорного течения.
28-го ветер беспрестанно переменял направление, и погода была пасмурная, отчего мы и не видали острова Брава. В полночь сделался тихий брамсельный ветер от северо-востока и выяснело. Капитан приказал из брам-сельдука сшить людям шапки для облегчения от жаркого климата; также просушили табак, назначенный в подарок диким, и для лучшего сохранения уложили оный в бочки.
29-го весьма часто переходили мы струю спорного течения, происходящего от островов Зеленого Мыса, кои были от нас недалеко. С полуночи дул тихий востоко-юго-восточный ветер, небо было облачно, и вскоре пошел дождь.
К утру опять выяснело, и мы видели бабочку, которую, вероятно, отнесло от островов ветром, и много морских ласточек.
В третьем часу дня, после самого тихого ветра, нашел сильный шквал с дождем от северо-востока; к востоку заиграла зарница, и ветер сделался довольно крепкий, но в полночь затих. Молния сверкала, в отдалении слышен был гром, и часто находили шквалы от востока. Мы поставили для сбирания воды тент и набрали 25 ведер. Вода сия употреблялась у нас, взамен налитой в Петербурге, на варку и для питья скоту.
В полдень молния сверкала прямо над нами, а ночью для показания своих мест мы жгли фальшфейеры. К вечеру стало яснее, воздух прочистился, и дождь перестал. В полночь дул ветер самый тихий между севером и востоком, а к утру наступила прекрасная погода.
Под вечер 2 октября плавали около шлюпа весьма долго две прожоры, которых мы пытались ловить на уду, но они не брались, невзирая на то, что по жадности своей хватают обыкновенно все, что им ни попадается. В полночь дул прежний ветер самый тихий, и небо было облачно. Мы держали сколько можно ближе к югу.
При наступлении следующего дня ветер продолжался тот же, но к вечеру нашел сильный шквал с дождем, в полночь ветер опять стих, и вскоре сделалось маловетрие между югом и востоком. Поутру нашел вторично жестокий шквал с проливным дождем, при котором мы набрали 20 ведер воды.
Ветер был брамсельный от востока и постепенно заходил к югу; иногда находили шквалы с дождем от юго-востока. Как вода и дрова брались у нас все из носовой части, то нос нашего шлюпа сделался весьма легок, для избежания чего перенесли мы с кормы в носовую часть 200 пудов балласту. В продолжение сих суток летало и плавало около нас множество рыб и птиц; с полуночи при облачной погоде дул тихий бом-брамсельный ветер от зюйд-остен-зюйда, продолжавшийся всю ночь и весь следующий день.
5-го мы видели стадо птиц, из коих каждая была величиной с голубя, черного цвета, с белым брюхом. Натуралист наш называл их фаэтонами, но несправедливо, ибо сии последние суть белые тропические птицы с красными ногами и таким же носом и двумя длинными перьями в хвосте. Под вечер стало яснее, но по временам шел дождь.
Вечером подул северный ветер, полился дождь, и на северо-западе играла молния. Тогда же видели к северу и югу на горизонте два трехмачтовых судна.
7-го ветер был самый тихий от юга и погода облачная. Иногда находили небольшие шквалы, при коих во время дождя мы собирали для варки воду, которая была совершенно свежа и даже годилась для питья. По случаю тихой погоды посланы были с нашего шлюпа натуралист и штурман на ялике для испытания теплоты воды. В глубине 100 сажен термометр показывал 87°, на поверхности в то же время 78 ½°, а на воздухе 81 ¼° Когда же опустили его в глубину 200 сажен, то лопнул шарик, в котором содержится ртуть, невзирая что оный был в медном футляре, в коем для сообщения термометра с водою прорезаны были со всех сторон дыры. В сей день видели много летучих рыб, из которых одна, залетевшая к нам на руслени, была поймана и для опыта употреблена на жаркое.
В продолжение сего нашего плавания попадалось нам много испорченных сухарей, почему капитан приказал комиссии, составленной из всех почти офицеров шлюпа, освидетельствовать оные. По осмотре нашлось 75 пудов негодных ржаных сухарей, которые и велено было выбросить за борт.
Ветер не переменялся, и во всю ночь вода светила необыкновенно ярко, чему причиной, кажется, было довольно быстрое ее течение. Волнения никакого не было, погода стояла тихая, и только изредка находили небольшие шквалы.
9-го при прежнем ветре погода была пасмурная, и по временам находили шквалы. В полночь ветер подул от SOtS, и на юго-востоке играла молния. Ночью жгли фальшфейеры.
В полдень ветер зашел к юго-востоку и казалось, что уже начался южный пассат. Остров св. Павла находился от нас на юго-запад в 27 милях. В полночь дул тихий ветер от востока, а поутру зашел оный к юго-востоку; в десятом часу утра мы обыкновенно брали высоты солнца для вычисления долготы, и время замечали по карманному хронометру Баррода (№ 880). Желая его теперь сравнить с прочими, мы нашли, что он остановился на 12 часах, и оказалось, что часовая стрелка, бывшая тогда в соединении с секундною, прижала сию последнюю плотно к циферблату, от чего хронометр и остановился. Капитан наш повернул его горизонтально вправо, и хронометр пошел, но замечено было, что секундная стрелка задевала за часовую и приостанавливалась, а после из-за оной как будто выпрыгивала. Когда стрелки разошлись, то хронометр пошел хорошо, но уже вычислять по нем долготу было невозможно.
11-го при тихом южном ветре и ясной погоде увидели мы, несколько позже полудня, в первый раз тропическую птицу фаэтона; она была вся белая, имела нос красный и в хвосте длинные два пера такого же цвета. Ввечеру были шквалы с дождем от юго-востока, с полуночи подул бом-брамсельный южный ветер, было облачно, а к северу и юго-востоку пасмурно, и небо покрыто черными облаками. От юго-востока находили опять шквалы с дождем, от коего собранную воду мы отдали служителям для мытья белья.
В исходе второго часа пополудни телеграфом с шлюпа «Открытие» дано было знать, что начальник экспедиции желает видеться с нашим капитаном. У нас немедленно спустили ялик, и на оном отправились наш капитан и я. По прибытии нашем на «Открытие» Васильев объявил капитану Шишмареву свое желание пройти экватор сколько ветер позволит восточнее и, если не воспрепятствуют обстоятельства, то, не заходя в Рио-Жанейро, итти прямо к мысу Доброй Надежды в Ложную губу, где стоять покойнее, нежели в Столовой. В 6 ч. мы возвратились домой, условясь при переходе экватора обедать на «Открытии», а у нас провести вечер. В полночь ветер продолжался тот же, и находили частые шквалы с дождем. В 3 ч. шлюп «Открытие» зажег вдруг два фальшфейера и скоро скрылся у нас из виду. Мы догадались что нам надлежало поворотить и исполнили сие в 4 ч. При рассвете сошлись мы с «Открытием» контр-галсом и пошли одним курсом на юго-запад, при ветре юго-юго-восточном. Поворачивая, мы заметили, что шлюп наш дурно слушается руля и, не поворотив под марселями, принуждены были поставить для сего брамсели. Причиной сему было то, что нос сделался опять очень легок. Сего числа хронометр № 880 снова остановился, почему мы его так и оставили до прибытия к порту, где полагали отдать исправить. В половине 10-го часа шлюп «Открытие», находившийся впереди нас уже на экваторе, сжег несколько фальшфейеров и пустил ракеты, на что мы отвечали тем же в 10 ч., когда по нашему счислению были на экваторе в долготе 26°21’ западной. Перед самым вступлением нашим сюда начался южный пассат и дул довольно постоянно.
Когда мы пришли по счислению на экватор, где шлюп «Открытие» ожидал нас, лежа в дрейфе, то в то же мгновение у нас пустили ракету и выпалили из пушки. Вскоре потом мы зажгли двенадцать фальшфейеров и кричали семь раз ура. Затем пустили еще двенадцать ракет и сделали столько же выстрелов из пушек. В продолжение сего громкого торжества офицеры нашего шлюпа пили шампанское за благоденствие России и за славу ее флота. В то же время нижние чины и служители получили по чарке рому. В полночь все обратилось в самый веселый праздник. Я почитаю не излишним распространиться в сем описании, полагая, что если большей части моих сослуживцев уже известны подобные случаи, то читатель, не знакомый с жизнью моряка, увидит, что и наша служба, сопряженная с толикими трудами и опасностями, имеет свои приятности.
Пусть знает он, что люди, видящие перед собой одни необозримые пространства воды и неба, отделенные многими тысячами верст от любезного Отечества и только одной доской от бездны, в сем скучном существовании умеют находить удовольствия. Удовольствия сии тем для них драгоценнее, что встречаются не столько часто, как на сухом пути, посреди всегдашнего шума, и оные вовсе неизвестны тому, кто не был мореходцем. По окончании тостов шлюп осветился внутри фонарями. начались танцы, песни, разные игры, переодеванья, и между служителями нашлись весьма изрядно плясавшие по-русски. Многие из них были люди неповоротливые; но теперь, когда веселость была общей, они казались переродившимися и наравне с прочими забавляли зрителей.
Ночь была самая торжественная, все веселились и в 4 ч. насилу улеглись спать. В 5 ч. телеграфом с нашего шлюпа поздравили «Открытие» с переходом в южное полушарие, подняли флаг и салютовали 13 выстрелами, на что он отвечал тем же числом, а телеграфом благодарил за поздравление и нас поздравлял взаимно, в это время уже все офицеры и команда были на шканцах. Матрос Ипатьев, родом из камчадалов, еще прежде переходивший экватор на бриге «Рюрике», нарядился Нептуном и, не показываясь из-за гальюна, сел на вадер-штаги. Когда мы все собрались, то он вдруг и, казалось, как бы из воды спросил нас: «Какое судно?» По приказанию капитана вахтенный лейтенант отвечал серьезно: Русское. «Куда идет?». Для открытия и кругом света. «Кто командир?» Капитан-лейтенант Шишмарев. На последнее Ипатьев отвечал, что его знает и помнит недавно плававшим в своих морях*. Потом вылез он через гальюн и сел с матросом, переодетым в Меркурия, на колесницу, сделанную из распиленной бочки, поставленной на пушечном станке. Экипаж сей везли три нагие, раскрашенные тритона. Приехав с бака на шканцы, Ипатьев сошел и сказал людям речь, нарочно для сего случая заблаговременно написанную. В оной, поздравляя их с прибытием в Южное полушарие, он требовал от них всегдашней твердости духа к перенесению столь трудного путешествия, согласия между собой и усердия к пользе службы. Далее говорил он им об исполнении своих обязанностей и повиновении начальству, об опрятности для сохранения, собственно, их же здоровья и наконец, советовал всегда быть веселыми и расторопными. Взамен сего он обещал с успехом водить наш шлюп, споспешествовать всем нашим предприятиям и доставить всех благополучно в отечество. По окончании речи Ипатьев просил капитана велеть команде переодеться в чистое белье, в знак будущей ее опрятности, и дать каждому служителю по чарке рому, что все тогда же было исполнено. После сего люди кричали ура, спели в честь Нептуна песню и начали свое празднество. Команда веселилась, забыв все прежние и все предстоящие труды, даже до того, что мне не хотелось, смотря на их удовольствие уехать со своего шлюпа на «Открытие», куда нас телеграфом приглашали обедать. Между тем чиновники устраивали у нас раскрашенный театр.
В полдень мы занимались наблюдением, а по окончании оного и вычислений поехали в двух яликах на «Открытие». Здесь в продолжение стола самая искренняя и непритворная радость одушевляла всех присутствовавших. По окончании обеда, в 5 ч., поехали все вдруг на наш шлюп, где приготовляли сцену и одевали актеров. После дружеской веселой беседы в половине седьмого часа вышли мы на иллюминованные шканцы и уселись по стульям. Поднялась занавесь, и спектакль начался. Играли оперу «Мельник», а затем были разные танцы: русские, камчадальские, алеутские и пр. В продолжение антрактов разносили чай, варенья и разные вина, бросали ракеты, жгли фальшфейеры и палили из пушек. В 9 ч. театр кончился, а в 10 начался ужин. Стол был накрыт на двенадцать персон и сервирован всем лучшим, что я мог найти в бытность нашу в Англии.
Цель нашей экспедиции была предметом общего разговора, и многие строили воздушные замки: одни были уже в Архангельске через Берингов пролив, другие соединились с капитаном Парри в Гудзоновом заливе и т. д.
Между тем «Открытие» неоднократно подходил близко к нашему борту, давая тем знать, что наступило время возвращения на шлюп, но мы все еще продолжали веселиться. Наконец, в половине двенадцатого часа настало отправление гостей домой. Для предупреждения шлюпа «Открытие», чтобы он держался ближе, зажгли у нас по борту фонари, и один фонарь дали на ялик, на случай разлучения. Когда оный отвалил, то мы пустили ракеты и зажгли фальшфейеры. По прибытии ялика к «Открытию» нас уведомили о сем также фальшфейерами, и оба экипажа, прокричав ура, простились до свидания в Рио-Жанейро. Команде также был праздник: для нее варили суп из свежего донкинова мяса, пекли оладьи с медом, давали сверх обыкновенной винной порции чарку рома, пунш, пиво, и во весь день позволяли ей играть в разные игры.
Трудно выразить удовольствие, какое мы чувствовали при сем случае, быв надолго удалены от Отечества, плывя в страны дикие, не видя в продолжение уже двух месяцев берега и находясь от ближайших островов в расстоянии пятисот миль. По моему мнению весьма нужно, чтобы все мореплаватели справляли таковой праздник. Путь от Англии до Бразилии есть столь продолжительный переход, что как офицеры, так и команда начинают в половине оного от единообразия скучать, и поэтому для развлечения их подобное празднество необходимо.
Впоследствии переходы будут хотя и длиннее, но уже сноснее, первый же по непривычке всех тяжелее. В продолжение сих суток видели мы разных птиц и рыб.
С полуночи дул свежий ветер от востока, и иногда накрапывал дождь. В полдень ветер не переменился, но к вечеру сделался свежее и начали находить шквалы.
16-го к полуночи ветер засвежел еще более; находили порывы и шел дождь.
17-го стихло, и погода было выяснела, но к утру сделалось пасмурно.
18-го поутру к западу видели бриг, шедший одним с нами курсом.
19-го продолжали плыть при свежем ветре от востоко-юго-востока. В полдень мыс Св. Августина отстоял от нас на северо-запад в 284 милях. Сего дня первый раз употребляли мы запасенную в Петербурге для служителей кислую капусту, которая была хороша, но только слишком пересолена.
С полуночи 20-го ветер отошел к востоку, и временем находили шквалы.
21-го, когда ветер затих, мы увидели на WtN восемь судов, из коих три были трехмачтовые, а прочие пять бриги, и все шли к северу. Судя по движениям их, должно было заключить, что они составляли один конвой. В четыре часа все сии суда скрылись, кроме одного брига, который шел с нами галсом, но какой был нации, того по дальности расстояния мы узнать не могли.
22-го по свидетельству комиссии выбросили еще 55 пудов сухарей, оказавшихся негодными. Мы плыли при тихом северо-восточном ветре. Внимания достойно, что в Южном полушарии ветер дует от севера.
23-го около восьми часов вечера видели мы к северо-востоку огненный шар, летевший вертикально, наподобие ракеты и оставлявший за собой огненный след. Явление сие продолжалось не более 15 секунд времени. Погода была прекрасная. В полночь сделалось маловетрие между севером и западом, а поутру задул ветерок от северо-востока. Когда рассвело, мы увидели шхуну, шедшую на юго-восток, но в дальнем от нас расстоянии. Мы подняли флаги, но как шхуна сему не последовала, то шлюп «Открытие» выстрелил из пушки и прибавил парусов. Вскоре увидели на шхуне португальский флаг; когда же ее догнали, то капитан Васильев тотчас послал к ней на шлюпке одного из своих офицеров. По возвращении его мы спрашивали телеграфом, какие новости и получили в ответ, что эскадра, виденная нами 21 числа, есть инсургентская и дожидается испанской, идущей из Европы в Америку.
25-го ночью видели мы играющего кита необыкновенной величины, и когда он, подходя с наветра, у самого борта пускал фонтан на руслени, то чувствовали мы от него весьма дурной запах. В это же время прожоры оборвали у нас три большие крюка с навязанным на них красным флагдуком. Около полудня видели мы двух плоских рыб, длиной около 30, а шириной около 12 футов с двумя на боку лапками. Во все сии сутки около шлюпа было множество разных рыб, особенно дельфинов, из коих одного наши матросы поймали на уду, но он столь сильно бился от нее, что иначе не могли его вытащить, как убив острогой. Длиной был он около 5 футов, цветом зелено-золотой и пестрый, весьма красивый и, как офицерам, так и служителям, был хорошей и свежей пищей. Бурные птицы также летали около нас во множестве.
Вечером находили шквалы, а в полночь подул умеренный северо-восточный ветер. В девять часов утра натуралист Штейн, бывший на салинге, уведомил, что виден берег. Посланный для верности матрос подтвердил то же, и потому мы, не сомневаясь в истине сего показания, уведомили о том телеграфом шлюп «Открытие». После сего был послан офицер с трубою на салинг; он осмотрел весь горизонт, но берега не видал. Вероятно, натуралист принял за оный бывший тогда по горизонту туман. Итак принуждены были мы сигналом уведомить «Открытие» об ошибке. В то же время прошло к северу трехмачтовое судно.
В полдень в первый еще раз показались пеликаны и фрегаты. Вечером в мрачности видели высокости бразильского берега, близ острова св. Анны к северу. В сие время остались мы под марселями. В восемь часов по пушке с «Открытия» привели бейдевинд на левый галс. Глубина оказалась 35 сажен, грунт — мелкий песок с глиной. В десять часов глубина по лоту вышла 37 сажен, грунт тот же. В полночь подул крепкий ветер, и мы по свежести его взяли по два рифа. Глубина оказалась 43 сажени при прежнем же грунте. Временно находили довольно крепкие порывы. В половине шестого часа утра, имея мыс Фрио по счислению, по Арросмитовой карте, на юго-запад в 75 милях, по примеру «Открытия» поставили все паруса, и вскоре привели бейдевинд. В 9 ч. открылись высокие берега близ мыса Фрио.
В полдень мыс Фрио находился от нас на северо-запад в 15 милях. Ветер дул от северо-востока, и сделалось облачно. К вечеру стало пасмурно. Шлюп «Открытие» скрылся у нас из виду, почему мы на ночь легли на якорь в 4 милях от острова Морино, по восточную его сторону на глубине 30 сажен. Ночью дул береговой свежий ветер. Шлюп «Открытие», как мы после узнали, на якорь не ложился, а держался под парусами. Над берегом была сильная гроза, продолжавшаяся до 3 часов.
Поутру, в 8 ч., по причине весьма вязкого грунта с трудом подняли мы якорь и стали лавировать к западу в Рио-Жанейро. Перед полднем видели около солнца круг из радуги, в диаметре по измерению секстаном 44° и ожидали крепкого ветра. Вместе с нами лавировали бриг под норвежским флагом и шхуна под португальским.
В полдень дул тихий ветер от юго-востока, но по причине пасмурности мы не могли итти к выходу в Рио-Жанейро и отлавировались в море.
К полудню ветер засвежел, и стало еще пасмурнее, так что мы обсервации не имели и место свое определили по счислению. Скоро сделался густой туман, при большой зыби от юга, но в два часа вдруг стихло, туман прочистился, и мы увидели мыс Фрио на северо- запад в 15 милях. В полночь настал штиль, и зыбь нашла снова от юга. Мы жгли фальшфейеры, и хотя находились от берега не ближе пяти миль, но бурун был весьма слышен.
В полдень 31 октября мыс Фрио был от нас на северо-востоке в 7 милях, при маловетрии шли мы ко входу в Рио-Жанейро, а на ночь по тихости ветра вместе с «Открытием» стали на якорь по восточную сторону острова Морино на глубине 26 сажен.
В полночь продолжался самый тихий ветер; в 6 ч. утра оба шлюпа снялись с якорей и пошли в Рио-Жанейро при тихом востоко-северо-восточном ветре.
В полдень 1 ноября находились мы весьма близко ко входу к крепости Санта-Круп, от коего поперек фарватера шла струя течения, показавшаяся нам сначала мелководием. В половине второго часа вошли мы в порт и положили якорь на глубине 21 сажени, на иловатом грунте.
Едва мы успели остановиться, как приехал к нам для обыкновенного опроса офицер и в рассказах объявил, что он второй адъютант короля по флоту и состоит в ранге полковника. Сначала вступил было я с ним в разговор, но после некоторых объяснений его оставил и более с ним не говорил. Хотя он всячески подходил ко мне, но под предлогом должности я всегда от него уклонялся. Капитан Васильев, по сношению через нашего вице-консула Кельхена, салютовал крепости при поднятии португальского флага на грот-брам-стеньге и получил в ответ равное число выстрелов. После сего с «Открытия» при поднятии марсо-фалов и, натянув марсо-шкоты, салютовали контр-адмиральскому флагу, бывшему на португальском линейном корабле, из 13 выстрелов и были ответствованы тем же числом.
Вечером капитан нашего шлюпа ездил со мной на берег, где, гуляя, мы заблудились и вышли к горе Сахарной голове, но с помощью итальянского языка возвратились ко дворцу. Дорогой заходили во французский кофейный дом, где, несмотря на то что мы были во фраках, а не мундирах, тотчас все узнали, что мы русские (вероятно, по щедрости) и оказывали нам необыкновенное внимание. Здесь пробыли мы недолго и в скором времени уехали на шлюп.
Надобно заметить, что слава русского имени, приобретенная громкими, блистательными победами и бескорыстным участием в судьбе угнетенных народов, перелетела и через необозримые пространства великих морей. Даже и те народы, к коим едва проскользнул луч просвещения, знают о нас по слуху и уже заочно бывают нам преданы. Не имея подобно англичанам, французам и голландцам всемирной торговли, почти всегда сопряженной с алчностью, и не нося на своей совести упрека за какие-либо притеснения и кровопролития в странах Нового Света, мы бываем везде принимаемы с особенной приязнью, какой никто из других наций не пользуется.
Поутру рано, при тихом северном ветре, подняв якорь, мы перешли ближе к городу и стали подле португальского корабля, в полумиле от острова Ралоса, на глубине 8½ сажен. Вместе с нами стояли на рейде пять линейных кораблей, из коих два еще не были вооружены, а на одном, называвшемся «La Reine», развевался контр-адмиральский флаг. Прочих португальских военных и купеческих судов находилось 22, английских кораблей 2, один бриг и шесть купеческих судов, французских 8, голландское одно, шведско-норвежских 6 и одно гамбургское.
2-го ноября в час пополудни прибыл на рейд английский корвет и салютовал тем же порядком, как и «Открытие». В 6 ч. пришли наши шлюпы «Восток» и «Мирный», еще семь английских купеческих судов и одно французское.
Капитаны наших шлюпов вместе с генеральным консулом Лангсдорфом ездили к посланнику нашего двора генерал-майору барону Тейль-фон-Сераскеркену**, жившему за городом, и оттуда с визитом на корабль португальского адмирала, фамильное прозвание его Виено, чина он вице-адмиральского, но по малочисленности флота в Бразилии поднимает флаг контр-адмирала.
Пребывание его большей частью на берегу. Он же и действительный камергер двора его португальского величества. Английской эскадрой, стоявшей при Рио-Жанейро, начальствовал командор Гарди, бывший флаг-капитаном у знаменитого лорда Нельсона. Она назначена была крейсировать у берегов Америки, от Рио-Жанейро кругом мыса Горна до Лимы, для наблюдения за безопасностью британской торговли.
Выше говорил я, что начальник экспедиции не полагал наверное зайти в Рио-Жанейро. Причиной же нашего прихода в сей порт была необходимость купить сарачинского пшена, коего в России мы взяли с собой только на шесть месяцев. Сверх сего нужно еще нам было запастись ромом, сахаром, водой, дровами и свежей провизией. Посланник наш хотел, чтобы все сие было нам отпущено без пошлины и отнесся о том к королю. Долго не получали мы никакого ответа, наконец, решено было тем, чтобы пошлину заплатить, и тогда уже нам начали доставлял все нужное через Кельхена.
Между тем мы исправляли некоторые повреждения, тянули такелаж, уравнивали груз, конопатили шлюп и красили оный.
Вода, запасенная нами в С.-Петербурге бочками, около брандвахты в Неве, была до Бразилии в течение четырех месяцев так свежа, что подобной мне еще никогда не случалось пить. По сей причине не худо было бы всем нашим кораблям, идущим из Кронштадта, брать воду в Неве. К тому же доставление ее на ботах в бочках нисколько не затруднительно. Кажется, что кронштадтской воде должно бы быть столь же хорошей, как и невской, но она недолго держится в бочках и весьма скоро принимает гнилой вкус. Причина сему весьма натуральна: в Неве вода течет с большей силой, а в Кронштадте при продолжительных штилях иногда делается стоячей и цветет; животных же в ней, как известно из опыта, может быть много оттого, что при западных ветрах она несколько смешивается с морской.
Для астрономических наблюдений отвели нам голый небольшой островок Ралос, близ коего мы стояли. Туда со всех четырех шлюпов свезли для поверки хронометры, поставили палатки для жительства астрономов и штурманов, и с раннего утра до позднего вечера остров сей был наполнен русскими офицерами. Великое множество крыс, водящихся на оном, переменило или, так сказать, перевело его название по-русски на Крысий.
Увидев с берега, что шлюпы «Восток» и «Мирный» стали на якорь поблизости нас, я в ту же минуту уехал на «Мирный» к моему брату, чему последовали и многие другие мои товарищи; разговор наш во все время был о курсах плавания и о прочих морских наблюдениях.
Поутру шлюп «Восток» салютовал крепости и контр-адмиральскому флагу тем же порядком, как и «Открытие».
С 3-го по 16 ноября дули тихие ветры, большей частью от севера, и было несколько дождей. В продолжение сих двух недель пришли на Рио-Жанейрский рейд 23 купеческих судна разных наций и один английский военный шлюп. Мы же занимались наблюдениями и готовились к дальнейшему плаванию.
Между тем как шлюпы наши наливались водой, тянули такелаж и запасались разной провизией, капитаны и прочие офицеры эскадры проводили свободное свое время на берегу самым приятным образом. Три дня сряду обедали мы по приглашению у нашего посланника, генерального консула и вице-консула. Там танцевали мы до глубокой ночи и видели весь рио-жанейрский beau monde.
16-го числа барон Тейль представлял королю командиров всех четырех наших шлюпов в загородном его дворце. 17-го они и прочие офицеры ездили смотреть водопад, находящийся слишком в сорока верстах от города. Жар был несносный, 32°, и мы, как туда, так и назад, принуждены были путешествовать, сняв фраки.
Кельхен приготовил нам кареты и верховых лошадей. Мы оставили город рано поутру, чтобы избежать сильного жару и успеть к вечеру возвратиться назад. Верст 13 ехали мы покойно в каретах, а верховые мучились от зноя. Я сидел с капитаном Шишмаревым, но по причине дурной и узкой дороги принужден был, равно как и он, выйти и пуститься пешком. Наем колясочки в две лошади стоит здесь в сутки 4, а верховой лошади 2 и 2½ пиастра
Было близко полудня, и жар был чрезмерный; дорога лежала по горам и весьма круто, нам приходилось то подниматься, то опускаться, и мы невольно завидовали участи тех, кои предпочли верховую езду каретам. Они ехали до самого водопада, а мы усталые, истомленные должны были брести пешком не только туда, но и на обратном пути.
Достигнув водопада, мы нашли хороший обед, принесенный неграми Кельхена из его загородного дома. Очаровательное зрелище водопада заставило нас на время забыть усталость и предстоявший обратный путь.
Он течет с вершины горы, имеющей до 25 и более саженей отвесной высоты, но только в некоторых местах падает вертикально на вышине двух или трех саженей, впрочем, везде течет по отлогости горы. По сторонам растет высокий лес, отчего водопад снизу особенно приметен. Живописец наш Карнеев снял вид оного.
На возвратном пути Кельхен сделал мне большое одолжение, предложив ехать вместе с ним на осле его, чем я весьма много выиграл перед прочими из моих товарищей. Вечером все благополучно прибыли в город и, невзирая на усталость, отправились прямо в театр.
Так как мы оставались в Долгу у наших гостеприимных соотечественников, то и положили для них сделать обед. По сделанному приглашению от имени офицеров шлюпа «Благонамеренного» посланник двора нашего, гости с берега с фамилиями и офицеры трех остальных шлюпов прибыли на наш корабль 20 ноября в 3 ч. пополудни. Наш шлюп был убран весьма красиво флагами. Обед приготовлялся на берегу во французском трактире. Стол был накрыт на 75 персон, отлично хорошо сервирован и продолжался до 8 ч. вечера. После обеда шканцы нашего шлюпа обратились в паркет; для музыки был нанят весь театральный оркестр, игравший и за обедом. Мы провеселились до 4 ч. утра, а как к разъезду начинал накрапывать дождь, то развозили мы дам сами, в наших шинелях и с таким вниманием, как, казалось, им совершенно угодили. Португалкам весьма понравилось наше варенье, которого мы на другой день к некоторым и послали в подарок.
21-го генерал Тейль-фон-Сераскеркен посетил наши шлюпы и был принят с должной почестью. Люди стояли по реям и кричали ура. Осматривая «Благонамеренный», посланник много шутил насчет убранства моей каюты, которую я старался сколько возможно украсить. В этом надобно отдать должную справедливость многим морским офицерам. Маленький свой уголок убирают они весьма красиво и с большим вкусом. Спрашивая от нас писем в Россию и желая нам счастливого пути, генерал просил, чтобы, возвращаясь в отечество, мы непременно его посетили. Мы благодарили его, и я сказал, что обратный наш путь будет не здесь, а через Архангельск или Гудзонов залив. Посланник засмеялся и сказал мне:
«Я этого ожидал от Вас и искренне желаю самого счастливого исполнения вашим предположениям».
Скоро по отбытии его превосходительства на берег шлюпы Южной экспедиции снялись с якоря и пошли в море, но за противным ветром, остановившись у крепости Санта-Круц, рано поутру при маловетрии между севером и востоком опять снялись с якоря, равно и английская эскадра и пошла в Rio de la Platta. Почти вслед за нею снялся шлюп «Открытие» и пошел буксиром. Мы стояли еще на якоре, укладывая остальные дрова и разводя крыж. За сделавшимся штилем «Открытие» должен был скоро остановиться, а мы, снявшись с фертоинга, оставались до 6 ч. на одном якоре.
В 6 ч. утра при продолжавшемся штиле шлюп наш снялся с якоря, и нас под всеми парусами с попутным течением тащило вдоль по фарватеру к крепости Санта-Круц, где уже стоял «Открытие». Рейд был чист, и на пути не было ни одного судна. Пока убирались мы с якорем, нас уже довольно протащило.
При наступившем маловетрии между югом и востоком мы с помощью буксира подошли к «Открытию» и близ него стали на якорь. Вскоре нас подрейфовало и понесло на «Открытие» так, что оба шлюпа едва миновали один другого. Полагая, что якорь наш попал на худой грунт и запутался, мы завозили верп, но он так же не задержал, и шлюп остановился уже тогда, как завезли стоп-анкер.
Таким образом мы простояли всю ночь. Сего числа приезжали к нам старшие лейтенанты с французской эскадры для проверки своих наблюдений с нашими. Тогда же приезжали с брандвахты и крепости по офицеру спросить нас, куда мы едем и какой нации наши суда, тогда как флаг наш лучше всего сие показывал.
Течение в сем месте у Санта-Круц весьма быстро, ибо в самом узком месте прохода мы стояли на глубине 19½ сажен; грунт — синий ил с ракушками; от вышеозначенной крепости на северо-запад 49°, в одной версте. Осматривая якорь, мы точно нашли его запутанным с канатом, отчего и сдрейфовало нас на глубину 32 сажен. В 6 ч. Утра при прежнем маловетрии, мы подняли верп и якорь, поставили все паруса и с буксиром пошли в море, через час, при сделавшемся ветерке от северо-северо-запада, буксир оставили, подняли все гребные суда и поставили лисели. В 8 ч. Имели остров Раццо по правому компасу на юго-запад в 5½ милях.
В полдень подул бом-брамсельный ветер от востоко-юго-востока, отошедший скоро к востоку; мы стали держать SSO, и ввечеру скрылись у нас из виду бразильские берега.
Во время пребывания нашего у Рио-Жанейро мы видели приход к оному судов из Африки, наиболее из Англии, с Неграми и торг сими невольниками. Зрелище сие и участь сих несчастных возбудили в нас живейшее сострадание.
Хотя уже до меня много было говорено о сей позорной торговле, но я не почитаю лишним рассказать здесь о ней то, чему сам был очевидным свидетелем. На судах, приходивших в Рио-Жанейро с невольниками, сделаны были в трюме, к борту клетками нары, из которых в каждую влезал негр через узкое четвероугольное отверстие, и там лежал он, запертый вьюшкой с запором. В сем тесном положении страдальцы сии не только не имели возможности быть между собой в сообщении, ибо разделялись один от другого дощатыми стенками, но и едва могли поворачиваться. Таким образом нагружали их иногда вместе до 900 человек. На одном судне я видел их 747, на другом 850 и еще на малом бриге 450. Воздух у них до такой степени был сперт, что, посетив однажды одно из таковых судов, при всей моей крепости, я не мог сойти в трюм. По неимению у шхиперов большой команды, негров из трюма во время плавания не выпускают ни для каких нужд и надобностей. Случается иногда, и даже нередко, что умершие лежат в своей норе по два и по три дня сряду, ибо когда им раздают пищу, то матрос, которому сие поручается, отпирая пробку каждой клетки, бросает заключенному одну кукурузную шишку на целые сутки и запирает его опять железным засовом, не окликая каждого. Таким образом умерший лежит несколько суток в числе живых и наравне с ними получает жалкую порцию.
Пить им дают весьма редко и то в самом малом количестве, ибо бочек с водой соразмерно числу их поставить негде. Если же вода и есть, то оной едва достает на корабельных служителей.
Между заключенными бывают и беременные женщины, которые от перемены своего родного, чистого воздуха на столь спертый и удушливый и от несносной жажды, рожают прежде времени, и ребенок поневоле, хотя бы он был самого здорового сложения, должен умереть в своей конуре, не видев света. После всего этого нужно ли еще упоминать о воздухе, которым алчное корыстолюбие осуждаем дышать несчастных негров, вымениваемых большей частью на самые пустые мелочи или покупаемых за весьма низкую цену. Даже в сараях, куда выгружают их по свозе на берег, воздух бывает нестерпим.
Упоминая здесь о сем ненавистном торге, я говорю потому в настоящем времени, что… как известно, и теперь еще нередко захватывают суда, торгующие неграми. Хозяева таковых судов и даже матросы бьют их без пощады, особенно если некоторые из шхиперов велят часть своих невольников выпустить на воздух. При выводе их наверх люди стоят перед ними в готовности к обороне; однако до сих пор еще бунта от негров на сих судах не случалось. Когда, таким образом, одни из них выводятся на воздух, то прочие очищают их нары от нечистоты; через два или три часа их ведут обратно и запирают, а на смену им выводят других. В случае сильных дождей дают им пить более обыкновенного, иногда даже и всякий день. Должно заметить, что при выводе негров на палубу ставят их на навесы, устроенные над водой у гальюна или у кормы таким образом, что если они окажут хотя малейшие покушения к бунту, то в одно мгновение все будут за бортом.
Упоминаемые мной суда употребляют на свое плавание от Африки до Рио-Жанейро от 35 до 40 дней, но, по словам шхиперов, более трех или четырех таковых переходов в год сделать не могут.
На том из судов, бывших при нас у Рио-Жанейро, где находилось 747 негров, умерло их 150; на другом из 850 — 217, а на третьем из 450—45. От недостатка пищи и питья. от худого воздуха и от перемены жизни заключенные большей частью впадают в сухотку и страждут кровавыми поносами. Заразы на подобных судах, хотя весьма редко однако случались. По прибытии их к порту они идут прямо в карантин, где очищаются на самом карантинном острове. Такие суда, приходя в Рио-Жанейро, означают себя поднятием на фор-брам-стеньге установленных для сего двух флагов. По прибытии судов негров немедленно выгружают в нарочно построенные для сего каменные сараи, занимающие целую улицу, и там отделяют мужчин на одну, а женщин на другую сторону. Тут их кормят уже лучше и дают им в довольном количестве молотую кукурузу, обваренную кипятком. Сажают их артелями, человек по двадцати, на пол, ставят между ними с кормом чашку, и они едят, сложив вместе три большие пальца наподобие ложки.
Пить воды дают им сколько угодно, но если случается между ними некоторый шум, большое движение или разговоры, то бьют их без всякой пощады. Присматривающие за ними и их порядком не выпускают из рук ни на минуту длинного и жесткого кнута и стараются быть всегда на месте, чтобы видеть движение каждого негра, которых в случае малейшего шума бьют, сами не трогаясь с места, хотя бы то за шесть и более сажен длинным своим кнутом с удивительной меткостью; если случалось, что таковой по неосторожности выбивал у негра глаз, рассекал нос или лицо, то за сие хозяин делал ему самому наказание или лишал места. В сараях сих отдыхают они после трудного путешествия, проведенного в убийственном заключении.
Когда в сараи, наполненные привезенными неграми, является покупщик, то несчастным сим, посредством свистка или удара обо что-либо палкой, приказывают вставать, и они осматриваются подобно скоту, назначенному в продажу. Нередко для узнания, здоров ли негр, бьют его палкой или плетью, замечая, будет ли он от сего морщиться, смотрят у него зубы и т. п. Радость весьма приметна на лицах у тех, кого купят. За взрослого и здорового мужчину платят обыкновенно от 12 до 20 дублонов, что составит на наши деньги от 900 до 1 600 р., за малолетних же и за женщин почти вдвое менее, смотря по росту, здоровью, а иногда по красоте лица и сложению. Если покупают женщины, которых купцы уже хорошо знают, то за хорошего мужчину требуют до 2 800 р. и более. Такие негры бывают обыкновенно весьма счастливы своим состоянием и часто богатеют. Португалец, купивший негров, считает их своей собственностью и думает, что имеет полное право располагать ею по своему произволу…
Когда мы входили в сараи смотреть негров, то их заставляли плясать под их же песни. Для любопытства достаточно видеть один раз сие зрелище, но повторять оное слишком жестоко. В несчастном своем положении, полумертвый от истощения негр должен еще веселиться! Если же который из них наморщится, то бьют его немилосердно кнутом по голому телу, обыкновенному их костюму. При выгрузке сих невольников из кораблей в сараи многие, выходя на свежий воздух, получают удары, а некоторые и умирают. Впрочем, когда они несколько пооправятся, то становятся живы, умны, расторопны, ловки, иные даже замысловаты и, по большей части, добры. Негры почти все без изъятия весьма переимчивы, усердны, преданы и верны своим господам скоро приучаются ко всякой домашней прислуге и чрезвычайно тверды головой, на которой носят великие тяжести. Их употребляют преимущественно на обрабатывание кофейных плантаций. Кстати, о сих последних Тесть нашего вице-консула Кельхена, родом француз, был прежде в Западной Индии и разводил там кофей ные плантации, а за несколько времени перед нашим приходом в Бразилию поселился в Рио-Жанейро по сему же предмету. Он развел там до 250 тысяч кофейных дерев, которые приносят ему ежегодно дохода до 250 тысяч франков.
На плантации его беспрестанно зреет кофе, и работа производится непрерывно, так что, начиная с одного края, доходят последовательно до конца плантации. Между тем на первых деревьях плод успеет созреть, и его начинают собирать снова. По уверению тестя Кельхена, в Бразилии земля для разведения кофе гораздо лучше, нежели в Западной Индии, ибо здесь молодое деревцо, от того времени, как посажено, через 15 месяцев уже приносит плод. Говорят, что кофе разведен в Бразилии не более как за 45 лет до нашего в ней пребывания, а вывозится его весьма много, даже, как уверял меня Кельхен, до 50 тысяч мешков, каждый в 5 и 5½ наших пудов. Здешнее сарачинское пшено бывает почти всегда с примесью песка, чему причиной, должно полагать, худое его обрабатывание. Ром бразильский имеет весьма дурной запах, почему и продается дешево. Недавно шведский консул начал очищать оный и отбивая у него запах, делает гораздо лучшим; фрукты здешние, которых очень много, не весьма хорошие на вкус. Из них хвалят только манго, но мы не могли судить о нем, потому что в бытность нашу у Рио-Жанейро плод сей еще не созрел.
Строевого леса здесь весьма довольно, так что и португальский флот строится из бразильского дерева; но как оно растет во внутренности берега и доставка его затруднительна, то и продается не дешево. Дрова также дороги, но зато весьма жарко горят; покупают же их не мерой, а на вес.
В Рио-Жанейро есть весьма примечательная достопамятность. Это водопровод, начинающийся от одного небольшого водопада, находящегося около горы, называемой Попугаева голова, и отстоящего от города верстах в 8 или 10. Вода от самого водопада течет по каменному жолобу, устроенному на каменных же арках, постепенно снижающихся к городу, сперва идет она около горы, потом на двойных арках переходит чрез глубокую долину до другой горы, которую, обойдя, опять на двойных же арках доходит до третьей и отсюда уже в город, где в разных местах устроены башни с кранами, откуда жители берут воду. Другой воды в городе нет, а чтобы оной всегда было достаточно, то к первому водопаду проведена вода от второго, на расстоянии одной или полуторы мили, посредством жолоба. Над жолобом сим от начала и во всю длину его построена из кирпича крыша выше роста человеческого для предохранения воды от солнечных лучей, которыми бы она могла нагреваться, и от сора. Для прохода же воздуха сделаны в ней продушины или окна, отчего вода во всякое время прекрасна и наливаться оною приходящим, судам довольно удобно.
На площади, близ дворца, у самой пристани построена башня с кранами, куда доходит вода из сих желобов. Баркас, подходя с бочками прямо под краны, наливает через ватер-шланги, не выкатывая оных, что и предохраняет их от скорой ломки. Купеческие суда принуждены бывают иногда выжидать один другого, военные же имеют на сие преимущество, только должны отнестись и предупредить о сем в порте.
Тогда делаются по сему должные распоряжения, и даже дают бот, особенно для сего устроенный, в котором наливается воды 120 пинт или слишком 4 тысячи ведер. Хотя за бот сей и платится в казну 20 талеров, но как воду позволяется брать даром, то своими баркасами наливаются весьма многие.
Порт Рио-Жанейрский прекрасен. Хотя вход в него и узок, но зато берег весьма приметен высокими мысами и горами, около его лежащими. Из последних самая приметная Попугаева голова, открывающаяся с весьма дальнего расстояния, лежит на левой стороне входа и названа так потому, что вершина ее издали точно походит на голову попугая с носом.
Острова, лежащие перед входом в порт, также весьма приметны. Из них один, называемый Редонда, совершенно кругл и издали похож на стог сена, почему его нельзя не отличить от прочих. Другой, к востоку от него, именуемый Рацца, находится несколько ниже его, и при нас на нем строился маяк. Прочие острова, хотя не так приметны издали, но не опасны, и ко всем из них можно плыть на ближайшее расстояние. Есть еще другая гора, называемая Сахарной головой, по сходству своему с сей последней. Она несколько наклонна на одну сторону и окружена низменностью, следовательно, также весьма заметна. Она в самой узкости прохода, на левой стороне оного и окружена батареями, а против нее вправо, не доходя порта, построена трехъярусная каменная крепость Санта-Круц. Порт укреплен превосходно. Если итти его срединой, то ядра будут доставать с обеих сторон: с крепости Санта-Круц и с батареи, устроенной около Сахарной головы. Несколько далее в губе, пройдя сии укрепления, стоит на островке еще небольшая каменная же крепость, а за нею, на подобном же острове, другая такой же величины. Крепостцы сии должно оставлять в левой руке, с правой же, на выдавшихся мысах, поставлены батареи. Пред самым городом лежит остров de Kobrass (змея), во всю длину которого построена крепость, защищающая город с морской стороны как нельзя лучше. Рейд весьма обширен, совершенно безопасен от всех ветров как для военных, так и для купеческих кораблей, и хотя имеет отлив и прилив на юго-восток и северо-запад, но не всегда регулярно. В нем нет никаких скрытых или подводных банок, есть множество островков с селениями или магазинами; грунт везде хорош: зеленая глина с песком, глубина от 20 до 30 сажен. Военные суда становятся обыкновенно ближе к городу, на глубине от 7 до 12 сажен по восточную сторону города; на северном же находится обширная гавань, где стоять весьма покойно. Она занимается купеческими судами или теми, кои имеют нужду в починке. По наблюдению нашему, деланному в продолжение почти целого месяца, Рио-Жанейро лежит в широте 22°54′ S, в долготе 43°10′ W от Гринвича. Сия столица Бразилии находится на левой стороне от входа на юго-западной стороне залива, и можно сказать, почти между горами, на самых вершинах коих построены монастыри.
Путь к оным довольно труден, однако мы в некоторые отправлялись на моление. Город довольно обширен, выстроен изрядно, но некрасиво. Улицы весьма узки, не чисты, вымощены большими каменьями и как мостовая поправляется весьма редко, то имеет множество выбоин. В самом городе живут, кажется, только купцы и мастеровые, ибо под каждым почти домом, которые здесь все кирпичные, выбелены и большей частью двухэтажные, в нижних находятся открытые лавки. Они не имеют на улицу окон, а заслоняются от жару карнизами, что весьма хорошо по тамошнему теплому климату. Во многих домах вместо окон делают деревянные решетчатые рамы. От тесноты улиц, большого населения в городе и малой опрятности в домах воздух в городе всегда сперт и неприятен для обоняния; впрочем, сами жители одеваются чисто и опрятно. На улицах немного видно белых, кроме разве в 5 или 6 ч. вечера, когда начинается прогулка. В другое же время встречаются одни нагие негры, которые или торгуют плодами, или, валяясь по земле, играют на своих инструментах, сделанных из простой деревянной дощечки, на которой набиты разной величины и толщины стальные или железные прутики, загнутые, с одной стороны, кверху. Негры, ударяя по оным пальцами, производят разные звуки и к тому еще припевают, отчего на улицах Рио-Жанейро всегда бывает ужасный шум, к которому европейское ухо не скоро может привыкнуть. По сторонам улиц сделаны узкие тротуары, вымощенные плитой и весьма удобные для ходьбы, но как случается, что из домов льют нечистоты прямо на улицу, не обращая внимания, идет ли кто внизу или нет, то сие удобство много от сего теряет. По сим причинам все значущие и богатые люди живут за городом в хороших домах и имеют сады или кофейные плантации, что делает окрестности Рио-Жанейро прелестными. Кажется, что климат сего места позволяет с малыми трудами и еще с меньшими издержками разводить какие угодно сады, однако же хороших здесь нет, может быть от того, что жаркий климат располагает жителей к лени. Город, как я уже говорил, стоит в долине, окруженной горами и пригорками, на сих последних также находятся дома и сады. Зданий хорошей архитектуры нет, а все выстроены весьма просто, даже самый дворец, построенный при набережной на площади, не изящной архитектуры и более походит на дом частного человека; напротив того церкви, коих в городе 13, хотя и в старинном вкусе, но внутри убраны с большим богатством.
К Рио-Жанейро приходит множество кораблей из Европы, которые вывозят оттуда ром, сахар, кофе, сарачинское пшено и лес, а туда доставляют все для общежития потребные вещи. Английские купцы имеют в сем городе большую выгоду пред прочими, ибо платят за привоз своих товаров только 15 процентов, тогда как все другие 24. Такой трактат, заключенный покойным королем с Англией незадолго перед нами, делает, что все лавки в Рио-Жанейро набиты английскими товарами.
Жителей сей столицы, как рассказывал мне секретарь здешнего губернатора, говоривший по-итальянски и с которым я хорошо познакомился, полагают, до 145, а число негров к белым содержится как 12:1. Войска здесь португальцев два полка, до 3 тысяч человек пехоты и 1000 конницы, а остальные из мулатов, составляющие род милиции и весьма немногочисленны.
С прибытием короля в Бразилию португальцы беспрестанно поселяются в сем крае, покупая земли, но число таковых еще неизвестно.
Когда мы съехали в первый раз на берег для осмотра окрестностей города, то по выходе за оный были во все время преследуемы гвардионом, который на вопрос мой о причине сего отвечал, что так как мы иностранцы, то начальство и послало его для присмотра за нами, ибо прогулка за городом без билета воспрещается. Таковая почесть была нам сделана потому, что мы были во фраках, в другой же раз, находясь в мундирах, мы не заметили. Нас провожал только за ворота, с большой почтительностью, стоявший в карауле офицер, который, на рассказ наш о происшедшем с нами в первую нашу прогулку, сначала не хотел верить, чтобы за нами так внимательно наблюдали, но когда услышал, что мы тогда были во фраках, то объявил, что в сем костюме и куртках иностранные матросы делают много шалостей, даже роют за городом землю, отыскивают дорогих каменьев, почему еще до приезда сюда короля таковая прогулка была вовсе воспрещена, ныне, смотря по лицу, или попрежнему вовсе не позволяется, или дается тайный провожатый. Офицер говорил нам, что всего бы лучше было, если бы мы взяли от городского начальства билет, но как мы были иностранцы, не знавшие сего постановления, то и не поступили таким образом. Берег, окружающий порт Рио-Жанейро, состоит из гор, между коими находится множество болот, наполненных разными гадами, отчего здешний климат не слишком хорош и даже, можно сказать, тягостен, особенно для северного европейца. По сей причине у нас каждый день были больные, большей частью головой или поносами, но трудных еще не случалось. Рио-Жанейровские жители чувствуют также тягость своего климата, и редко увидишь между ними полного и здорового человека. Почти все они бледны. Еще весьма много освежается здешний воздух ветром, который в сих широтах дует обыкновенно днем на берег и, так сказать, выдувает дурной и нечистый запах; ночью же направление его идет от берега в море, и термометр, в бытность нашу здесь, в самый знойный полдень показывал 29°, а иногда и не выше 15 градусов. В Бразилии есть род блох белого цвета, кои живут более на полу, в пыли. Насекомое сие, проходя сквозь чулок, впивается весьма нечувствительно в ногу, особенно у тех, кои тело свое содержат неопрятно, разводит там яйца и причиняет множество ран, так что запустивший их бывает неизлечим. Пример сему случился при нас с одним русским купцом, отставшим от шлюпа «Аполлона». Он весьма сильно страдал от сих животных, расплодившихся у него в ногах, и чем оно кончилось по отходе нашем — неизвестно.
Говоря о загородных наших прогулках, я забыл рассказать следующий случай. По приходе нашем в Рио-Жанейро капитан, я и мичман с несколькими людьми съехали на противный городу берег стрелять и, не зная места, зашли в чей-то сад. Я был вдвоем с унтер-офицером, а капитан с мичманом; для лучшего успеха в охоте пошли совсем в противную сторону. Несколько минут спустя бежит ко мне отчаянный португалец с ножом в руке (я был в летней куртке и круглой соломенной шляпе) и начинает кричать, замахиваясь мне ножом в живот. Видя его исступление, я прицелился в него и сказал ему по португальски, что если он не перестанет шуметь на иностранца, который по незнанию их обыкновения и дороги нечаянно зашел в сад, то буду стрелять по нем прямо в лицо и велю то же сделать матросу. Едва успел я сие сказать, как на крик его сбежались девять человек негров, видных собой и с дубинами. Я объявил и им, что если который-нибудь из них тронется против нас, то я такового непременно убью и с сими словами велел унтер-офицеру также приложиться по их хозяину. Ружья наши были заряжены дробью. Долго кричал португалец, что это его собственный сад и что никто не имеет права входить в него. Наконец, я предложил ему показать нам из него дорогу и велел ему итти впереди, на случай какой-либо с его стороны дерзости. Вышед на свободу, я обещал ему, что за подобное оскорбление иностранца он подвергнется ответу, и был свидетелем уже не крика и угроз его, а самого подобострастного извинения, с коим, ползая в ногах моих, он просил прощения. Скоро по разлучении с ним я встретился с капитаном, который имел такое же приключение и с тем же самым португальцем. Хотя встречи сии и не могли нам быть приятны, но мы решились оставить оные без дальнейшего внимания. Надобно заметить, что португальцы, живущие в Бразилии, особенно низший класс людей, весьма грубы и даже дерзки, но в случае жалобы на них, наказываются весьма строго.
Природных жителей Бразилии в Рио-Жанейро нет. Они живут в горах и редко показываются в городе. Нам рассказывали, что они прокалывают в ушах дыры и носят в них листья, подобно обитателям многих островов Южного океана. Женщины прорезывают себе нижнюю губу и вставляют в оную кусок дерева, как наши колошанки.
В первые дни прихода нашего в Бразилию погоды стояли весьма дождливые, так что мы отчаивались поверить наши хронометры, но последнее время все вознаградило.
Быв содержателем кампании, я запасся здесь живностью, между прочим баранами, которые хотя и весьма тощи, но зато дешевы — по 12 р. каждый; утки, индейки и куры, составлявшие главный наш запас, хороши, но зато и дороги: за первых платили мы на русские деньги около 4 руб., за куру 2 р. 50 к., индейку от 5 до 6 руб., яйца которых мы заготовили в поход, укладывая в боченки и заливая жиром, по рублю за десяток; за 20 тыкв платили 5 руб.; за таковое же число арбузов ту же цену; за кокосы дешевле; за арбу картофеля 4 р., за сотню лимонов рубль, а апельсинов 2 р. 50 к.; масло в Рио-Жанейро весьма дорого.
Прочее продовольствие довольно дешево; лучшее мясо, но не совсем жирное, по 10½ к. фунт, хлебы белые, которые нам поставлял француз как в Рио-Жанейро, так и для дороги, величиной немного более наших восьмикопеечных, 25 копеек штука; арба сахарного белого песку, составляющая наших 36 фунтов, 17 р. 50 к., а лучшего кофе 20 рублей. В роме и вине мы не имели нужды, ибо запаслись оными на долгое время в Копенгагене, где предметы эти несравненно и лучше и дешевле, нежели в Бразилии. Расплату делали мы испанскими пиастрами, каждый большим в пять рублей.
*Выше уже сказано, что Шишмарев ходил вокруг света на бриге «Рюрик».
**Генерал сей служил в бытность мою в Средиземном море на эскадре вице-адмирала Сенявина при генерал-аншефе Ласси майором, и мы часто бывали вместе у дяди моего, покойного генерал-майора Мусина-Пушкина, командира Витебского пехотного полка.
<< пред Глава III след >> Оглавление